Генрих V - [102]
«Все были убиты в баталиях. Их отцы и последователи грабили и обирали королевство Франции, владели большей его частью на протяжении многих лет. Но все они перебили друг друга... И все же люди говорят: «Бог не наказывает людей так, как делал это во времена детей Израилевых, и терпимо относится к порочным правителям и людям!» ... В конечном итоге, не существует владения, во всяком случае, достаточно сильного, где земля не оставалась бы в руках своего собственного народа. Как видно на примере Франции, где англичане на протяжении 400 лет удерживали значительную часть территории, но сейчас владеют только Кале да двумя небольшими замками, на содержание которых им требуется довольно много денег. Все остальное они растеряли быстрее, чем завоевывали, в день они теряли больше, чем приобретали за год».[287]
Ясно, что у него не было никаких сомнений относительно того, что Ланкастерская Франция была обречена с самого начала.
В 1475 году из Кале во главе 12-тысячного отряда выехал Эдуард IV. Его сопровождали все английские пэры, которые были еще в состоянии вскарабкаться в [377] седло. Имевший когда-то титул графа Марча, он родился в Руане, где его отец служил наместником короля в Ланкастерской Франции. Английская армия уверенно продвигалась в направлении реки Соммы. По дороге, как и подобало традиции, они грабили, жгли и убивали. Но в отличие от Генриха V, Эдуард хорошо понимал, что не может себе позволить вести долгую завоевательную кампанию, кроме того, он, начавший полнеть, большой любитель женщин, был не в состоянии вынести продолжительную войну. Он позволил Людовику XI откупиться, получив с него 75000 золотых крон и годовые отчисления в сумме 50000. По мнению Коммина, никому не стоит удивляться, что Людовик согласился платить такие деньги, «вспомнив о тех неисчислимых бедствиях, которые англичане причинили этому королевству в недалеком прошлом». Как оказалось, это было последнее английское масштабное вторжение во Францию. Тем не менее, Коммин сообщает нам, что даже в девяностые годы пятнадцатого века французы все еще рассматривали своих соседей за Ла-Маншем как потенциальную угрозу:
«Вся английская знать, простолюдины и духовенство под предлогом вымышленных притязаний к этому королевству в любой момент готовы пойти против него войной, питая надежду поднажиться, ибо Бог уже позволял их предкам несколько раз одерживать здесь великие победы... они увезли в Англию огромную добычу и большое богатство, полученное как с бедняков, так и с господ Франции, которых они во множестве бросали в заточение».
В 1525 году, когда Франциск I потерпел поражение при Павии, Генрих VIII решил, что настал подходящий момент, чтобы заполучить назад Ланкастерскую [378] Францию. Кале был утрачен англичанами только в 1558 году.
На протяжении веков праздновала Франция изгнание англичан. До 1735 года освобождение Парижа в 1436 году отмечалось ежегодно. Этот праздник назывался «Процессия англичан». Ежегодно до 1792 года в Fete des Anglais (Празднование победы над англичанами) по городу Монтегю с триумфом проносили захваченный здесь в 1427 году штандарт графа Марча. Говорят, что дважды в год, вплоть до Французской революции, в каждой крупной церкви Франции служились благодарственные мессы в честь освобождения Шербура, произошедшего в 1450 году, и конца оккупации Нормандии. Говорят, что эта традиция сохранялась в некоторых приходах Котантена еще в девятнадцатом веке. Даже сегодня память о днях оккупации еще жива. В Мене, возле Лассая, фермеры еще упоминают о «времени англичан» (или, во всяком случае, делали это еще несколько лет назад). Дальше на запад, на памяти еще живущего населения, местные жители, переходя границу бывшего нормандского завоевания, говорили «пойти в Англию».
После Ватерлоо в 1815 году и после Седана в 1870, когда пришлось сдать Эльзас-Лотарингию, французы снова оказались в условиях иностранной оккупации. Это освежило древнюю, но не ставшую по прошествии веков менее горькой народную память о том, что пришлось пережить французскому населению под игом англичан. Культ Жанны д'Арк еще более способствовал увековечиванию былых страданий их предков в людских умах. Несомненно, что две мировые войны заставили как следует подзабыть Столетнюю войну. Но все же не будет большим преувеличением сказать, что, развязав [379] войну, Генрих V вырыл между Англией и Францией глубокую пропасть, которая по прошествии веков стала еще глубже.
Настоящим и самым долговечным памятником, оставленным после себя Генрихом V, является не та прекрасная часовня в Вестминстерском Аббатстве и не пьеса Шекспира, не легенда об Азенкуре и День Креспина (Crispin), не война Роз. После себя он оставил ту неприязнь и недоверие, что, к сожалению, слишком многие французы испытывают по отношению к тем, чьим родным языком является английский. Это наследие короля досталось нам, живущим в конце двадцатого столетия. Эту неприязнь усугубили другие люди и другие войны, но он был истинным ее основоположником. [380]
Иллюстрации
1. Юный Генрих V. Репродукция копии шестнадцатого века, сделанная с утраченного оригинала. (Коллекция Мэнселлов)
