Генрих V. Принц-плейбой ставший королем-воином - [25]

Но хотя Генрих переехал в Саутгемптон в начале июля, он не участвовал в последовавшей за этим морской кампании, которой командовал его брат Джон, герцог Бедфордский. Двумя месяцами ранее Генрих принял Сигизмунда Люксембургского, короля Германии, которого англичане уже называли императором, прибывшего в Англию с намерением выступить посредником в установлении мира между Англией и Францией ради решения на Констанцском соборе вопроса о папском расколе. Визит Сигизмунда стал дипломатическим переворотом для Генриха — европейские правители редко решались пересечь Ла-Манш — и он ответил добром на добро, щедро потратив средства на развлечения своего императорского гостя и 24 мая наградил его орденом Подвязки. По всей видимости, именно Сигизмунд убедил Генриха, что "королю слишком опасно для него и потенциально вредно для общего блага лично рисковать морскими опасностями"[124].

В конце мая к Сигизмунду в Англии присоединился Вильгельм, граф Голландии, Зеландии и Эно, с идеей, что оба они должны попытаться посредничать в урегулировании конфликта между Англией и Францией. Но их решение — передать Арфлер в руки императора — не устроило ни Генриха (который добавил его к завоеваниям Эдуарда III, по договору в Бретиньи 1360 года, как необходимое условие мира), ни французов, которые предполагали, что вскоре они отобьют город. Смирившись с неудачей, Сигизмунд был готов заключить вечный союз с Генрихом, который был скреплен в Кентербери 15 августа — в тот самый день, когда, по воле случая, флот под командованием его брата Джона, герцога Бедфорда, разгромил французов в битве на Сене и спас для англичан Арфлер.

Кентерберийский договор признавал права Генриха против французов и теоретически предлагал имперскую поддержку в их осуществлении — хотя, как выяснилось позже, император никогда не предоставит Генриху военной помощи. Но договор был важен просто своим подписанием. Это было доказательством того, что Генрих, основываясь на своих претензиях к французам, теперь рассматривался как серьезный игрок в Европе. Не менее важной была и встреча между Генрихом и шурином Вильгельма, Иоанном Бесстрашным, герцогом Бургундским, которая должна была состояться в октябре следующего года в Кале при посредничестве графа Вильгельма.

Что обе стороны надеялись получить от этой встречи, и что именно на ней произошло, остается окутанным тайной. Согласно одному недатированному английскому дипломатическому источнику, герцог Иоанн был склонен поддержать притязания Генриха на французскую корону; другой источник, однако, сообщает, что, когда Генрих предложил ему долю в будущих французских завоеваниях, герцог отказался[125]. Маловероятно, что между Генрихом и герцогом Иоанном было достигнуто какое-либо взаимопонимание. Более того, власть бургундцев во Франции в этот момент была неопределенной, поскольку герцог не играл формальной роли в правительстве и не контролировал короля. На самом деле, согласие герцога на встречу с английским королем преследовало цель просто напомнить своим внутренним врагам во Франции, партии арманьяков, что он может устроить им неприятности, если сочтет нужным.

Осенью того же года стало очевидно, что Генрих намерен начать новую сухопутную кампанию во Франции, с бургундской помощью или без нее. Хотя его победы облегчили завоевание поддержки на родине, она отнюдь не была гарантирована: Генриху все еще приходилось заниматься политикой убеждения. На заседании парламента, которое началось в Вестминстере 19 октября 1416 года, во вступительной речи канцлера Генри Бофорта подчеркивались не только военные успехи короля во Франции в 1415 году, но и его усилия на Лестерском парламенте 1414 года, направленные на соблюдение законов в королевстве. Речь включала призыв "давайте вести войны, чтобы у нас был мир, ибо конец войны — мир"[126]. Война, таким образом, представляла твердую королевскую волю к достижению "справедливости" дома и за границей. В этом Бофорт отразил то, каким Генрих хотел представить себя: справедливым и миролюбивым королем. Стремясь к войне, он в равной степени хотел, чтобы его видели не проливающим христианскую кровь. В данном случае война изображалась не как самоцель, а как способ привести — или, точнее, принудить — французов к миру. Подразумевалось, что это будет долгая кампания, но уверенность в положительном исходе подкреплялась библейской аналогией. Был упомянут тот факт, что это был шестой парламент короля. Как и в случае с Творением, которое полностью завершилось на седьмой день, идеальное и скорейшее завершение было, несомненно, близко.

Общины удалось убедить, и они выделили двойную субсидию в 76.000 фунтов стерлингов, три четверти которой, по их великодушному согласию, можно было собрать к февралю 1417 года. Такое соглашение дало Генриху гораздо больше наличных денег, чем у него было для кампании 1415 года, двумя годами ранее, и позволило ему начать собирать войска, как только начали поступать деньги. Однако другое решение парламента также свидетельствует о том, что существовали некоторые сомнения относительно кредитных механизмов, которые Генрих использовал для мобилизации войск в 1415 году. Хотя было решено, что текущие налоговые поступления могут быть использованы в качестве обеспечения кредитов, король должен был пообещать, что будет усердно работать для их погашения; его братья Томас и Джон также были обязаны сделать это, если король умрет в это время.