Генрих V - [38]

Шрифт
Интервал

, присутствовавший при осаде в качестве члена королевской свиты, описал разрушительный эффект, достигнутый в результате применения против города нескольких бомбард, или крупнокалиберных пушек, а также более легких орудий. Они не только помогли разрушить стену и уничтожить здания; их эффект как психологического оружия, в основном за счет шума, который производили пушки, также был значительным среди преимущественно гражданского населения, которое отказалось ответить на призыв короля сдаться[271].

Если в падении Арфлера и была определенная неизбежность, то те, кто находился за его стенами под руководством Рауля де Гокура, конечно, сделали все возможное, чтобы предотвратить это. Но болезни поразили жителей, и многие из них вскоре умерли. Английская армия тоже сильно пострадала от болезни, подхваченной, как говорили, людьми, евшими недозрелые фрукты[272]. Многие умерли, в том числе Ричард Куртене, епископ Норвичский, и Томас, граф Арундел, оба известные как друзья короля еще со времен правления его отца. Других, включая брата Генриха, герцога Кларенса, пришлось отправить домой раньше времени в надежде на восстановление здоровья[273]. Но, несмотря на это, инициатива в значительной степени принадлежала англичанам. В середине сентября, дважды призвав горожан к сдаче, Генрих позволил их посланцу уехать из города, чтобы обратиться за помощью к французскому королю. В качестве гарантии двадцать четыре заложника были переданы под английскую опеку. Через неделю посланник вернулся с пустыми руками; теперь ничто не могло предотвратить захват города англичанами.

22 сентября процессия из руководителей обороны и горожан вышла из ворот и направилась к месту, где на возвышении Генрих восседал на помосте, облаченный в величественные одежды, окруженный членами своей знати, как звездами вокруг солнца. Формальная церемония передачи ключей была проведена с показной пышностью, чтобы показать, кто здесь хозяин. С его хорошо развитым чувством церемонии, впечатление, которое она может произвести на зрителей и участников, и покорности, которую (в данном случае) она может символизировать, Генрих настоял на том, чтобы формальная сдача первого города, который должен был достаться его армии, была проведена с должной помпезностью[274]. Так принимал мятежников их законный повелитель: их нужно было заставить признать, кто в данном случае является хозяином. На следующий день Генрих вошел в город и сразу же отправился в церковь Святого Мартина, чтобы поблагодарить за освобождение этого города от французского владычества.

После этого надлежащее восстановление власти и порядка было завершено назначением дяди короля, Томаса Бофорта, графа Дорсета, капитаном города с гарнизоном из 2.000 человек под его началом. Судя по всему, король относился к жителям с уважением: были изданы приказы о том, что к ним нельзя приставать или плохо обращаться. Тем самым Генрих показывал, что его армию не всегда нужно бояться; в то же время он навязывал строгую дисциплину своим собственным войскам. Но эти приказы были также результатом другой проблемы, которая преследовала Генриха на протяжении всей его военной карьеры во Франции. Он не мог претендовать на звание короля Франции, если позволял своим солдатам обращаться с французами как с врагами. К лучшему или худшему, его поле деятельности теперь было ограничено, как и в дальнейшем в этом вопросе. Хотя он изгнал около нескольких тысяч жителей, в основном женщин и детей, он поступил с ними довольно гуманно, дав им эскорт, когда они уходили в направлении Руана[275]. Но его отношение к ним было ясным. Сопротивляясь ему, они восстали, и хотя он был готов взять под свою защиту и восстановить собственность тех, кто согласился признать законность его правления, те, кто не согласился, должны были ожидать конфискации имущества и изгнания из своих домов. Такими действиями и их оправданием, о котором, как он знал, станет известно в других странах, Генрих надеялся ослабить сопротивление ему в будущем. Если он требовал земли во Франции по справедливости, он должен был действовать по справедливости; это означало действовать последовательно, твердо держа своих солдат в узде, чтобы люди знали, в каком положении они находятся по отношению к нему и к его армии.

Мы уже видели стратегическую и военную важность Арфлера как для защитников, так и для захватчика. В планах Генриха на будущее он имел еще два важных момента, которые следует отметить. Во-первых, город должен был стать для него не только пунктом доступа во Францию, вторым Кале или вторым Шербуром (возвращенным Ричардом II французам [Карлу Наваррскому] в 1394 году), но и местом, которое будет служить базой для хранения запасов и снаряжения, необходимых для армий, которые могут действовать дальше вглубь страны, — задача, которую его расположение в устье Сены прекрасно позволяло ему выполнять. Во-вторых, он должен был стать первым примером новой политики Генриха по колонизации Нормандии — события, которое изменило характер войны, ведущейся во Франции, и обозначило новую фазу конфликта с Францией по сравнению с войной XIV века, которая характеризовалась стратегией военных набегов и, тактикой выжженной земли. Генрих предпринял нечто совершенно другое. В течение недели или двух после падения Арфлера он пригласил английских купцов и тех, например, торговцев вином, чье присутствие было оправдано с военной точки зрения, приехать в город, где им будут предоставлены дома для проживания и места для торговли в обмен на обязательства по постоянному проживанию в городе


Рекомендуем почитать
Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.


Пастбищный фонд

«…Желание рассказать о моих предках, о земляках, даже не желание, а надобность написать книгу воспоминаний возникло у меня давно. Однако принять решение и начать творческие действия, всегда оттягивала, сформированная годами черта характера подходить к любому делу с большой ответственностью…».


Литературное Зауралье

В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.


Государи всея Руси: Иван III и Василий III. Первые публикации иностранцев о Русском государстве

К концу XV века западные авторы посвятили Русскому государству полтора десятка сочинений. По меркам того времени, немало, но сведения в них содержались скудные и зачастую вымышленные. Именно тогда возникли «черные мифы» о России: о беспросветном пьянстве, лени и варварстве.Какие еще мифы придумали иностранцы о Русском государстве периода правления Ивана III Васильевича и Василия III? Где авторы в своих творениях допустили случайные ошибки, а где сознательную ложь? Вся «правда» о нашей стране второй половины XV века.


Вся моя жизнь

Джейн Фонда (р. 1937) – американская актриса, дважды лауреат премии “Оскар”, продюсер, общественная активистка и филантроп – в роли автора мемуаров не менее убедительна, чем в своих звездных ролях. Она пишет о себе так, как играет, – правдиво, бесстрашно, достигая невиданных психологических глубин и эмоционального накала. Она возвращает нас в эру великого голливудского кино 60–70-х годов. Для нескольких поколений ее имя стало символом свободной, думающей, ищущей Америки, стремящейся к более справедливому, разумному и счастливому миру.