Генрих V - [197]

Важно, чтобы политика Генриха рассматривалась как с точки зрения ее краткосрочных целей, так и долгосрочных результатов. Хотя полагаться на такой аргумент опасно, следует напомнить, что Генрих умер относительно молодым. Если бы он прожил еще хотя бы десятилетие, он мог бы совсем по-другому отреагировать на развивающиеся обстоятельства. Как бы то ни было, его смерть лишила его динамичного вклада в восстановление монархического престижа и национальной гордости. Многое из того, что он приобрел в этом отношении, было потеряно в последующие годы. В войне против Франции потеря его как командующего имела множество последствий. Способность Генриха принимать волевые решения была утрачена; ее нельзя было заменить способностями других людей: даже такой способный регент, как Бедфорд, был скован во Франции. Решения принимались людьми, которые из преданности вопрошали себя: "Как бы поступил Генрих?". Они не могли вести переговоры, если это требовало уступок, так как это означало бы лишить Генриха VI его прав еще до того, как он сам начнет их осуществлять. Более того, это означало бы подорвать одну из центральных платформ, на которых строилось достижение Генриха, а именно, что, помогая англичанам победить, Бог одобряет их завоевание. Поэтому отсутствие Генриха в 1420-х и 1430-х годах сыграло решающую роль в том, как Англия отреагировала на войну в эти десятилетия. Если бы он был жив, он мог бы более тонко реагировать на события по мере их развития. Этот факт необходимо всегда иметь в виду.

Сложно слишком многого требовать от Генриха, чтобы он мог предвидеть конечный результат своей инициативы во Франции, спустя целое поколение. Тем не менее, признаки грядущих трудностей начали появляться рано. К 1416 году парламент уже демонстрировал оппозицию усиленному налогообложению для военных целей. Это был один из способов пожаловаться на исключительно высокий уровень налогообложения, который Генрих требовал для войны, которая, поскольку по своей природе сильно отличалась от той, которую вел его прадед Эдуард III, оказалась очень дорогой. После 1420 года не было найдено решения и в том, чтобы заставить Нормандию саму платить за войну, как, возможно, надеялись англичане. Положение в герцогстве после английского вторжения не способствовало высоким ставкам налогообложения, которых требовало активное продолжение завоевания. Кроме того (и это то, за что Генрих не может нести никакой ответственности), колебания стоимости монеты во время правления (и особенно с 1418 года) повлияли на способность Франции, а также Англии финансировать войну. Можно посочувствовать Генриху, вынужденному бороться (как он серьезно пытался это сделать) с нестабильностью денежной системы, которая в эти годы затронула большую часть северо-западной Европы. Однако вполне правомерно поинтересоваться, насколько он мог урезать свои планы в соответствии со своими финансовыми возможностями.

Недостаток денег должен быть связан с недостатком рабочей силы, и этот фактор он полностью осознал к последним месяцам своей жизни. К 1421 году ему стало ясно, что ранний энтузиазм по поводу военных успехов ослабевает; отказ дворянства Норфолка присоединиться к нему во Франции, возможно, был не совсем типичным,[1457] но это было предупреждение, которое нельзя было игнорировать. Это был один из аспектов более широкого чувства беспокойства по поводу войны и участия в ней короля, которое ощущалось в Англии с конца 1420 года и далее. Для Генриха договор, заключенный весной в Труа, мог показаться триумфом, по крайней мере, юридическим триумфом. Для тех, кто находился дома, казалось, что король взял на себя обязательство силой отвоевать те области, которые оставались верными династии Валуа. Это могло означать дальнейшие требования к ресурсам Англии и несомненно, потребует времени и энергии короля. Парламент в декабре 1420 года был явно недоволен длительным периодом, к тому времени уже три с половиной года, который король провел во Франции. Потребность в заверениях по этому поводу, а также опасения, что Англия может стать объектом французского права (хотя это было явное преувеличение), убедительно свидетельствует о том, что общественность не испытывала особого энтузиазма по поводу условий, согласованных в Труа, и еще меньше — по поводу затянувшейся войны.

Договор в Труа был во многих отношениях ключевым моментом. Став возможным, даже вероятным, благодаря убийству Иоанна Бургундского в присутствии дофина на мосту в Монтеро в сентябре 1419 года, он слишком сильно зависел от исхода этого трагического события. Если Генрих, к лету 1419 года уже оказывавший значительное военное давление на Париж с северо-западного направления, сможет найти союзника в лице нового герцога Филиппа, то вместе они смогут заключить политический договор, который одним махом решит многие политические проблемы Генриха во Франции. В Нормандии Генрих не получил того широкого признания, на которое он надеялся. Его обращение к нормандской истории и традициям (возрождение старых герцогских институтов было одним из способов сделать это) слишком мало учитывало то, насколько французским стало герцогство после двух веков правления из Парижа, и, более того, насколько сильны были пробургундские настроения в некоторых городах, особенно в Руане. Вступив в союз с герцогом Филиппом в договоре в Труа, он мог рассматриваться как человек, присоединившийся к той стороне, к которой многие нормандцы испытывали политическую симпатию в контексте гражданского конфликта, в котором бургундцы противостояли дофинистам. Однако использование того же договора, который сделал его наследником и регентом французского королевства, для того, чтобы дать ему контроль над Нормандией из Парижа, может показаться циничной манипуляцией со стороны человека, который до этого момента выглядел как защитник норманнского партикуляризма и институтов. Генрих, вероятно, понимал, какими могут быть последствия договора в Труа для его отношений с Нормандией. На смертном одре он настоял на том, чтобы герцогство оставалось под английской властью до тех пор, пока его преемник, его молодой сын, не примет французскую корону и не будет править всеми частями Франции как король.