Генрих V - [125]
Генрих, однако, делал больше, чем увещевал. От его имени документ из тринадцати предложений по улучшению монастырской жизни был вынесен на обсуждение между его собственными представителями, Эдмундом Лейси, некогда деканом его часовни, а теперь епископом Эксетера, его секретарем (вероятно, Уильямом Алнвиком) и настоятелем Маунт-Грейс, и шестью представителями монашества, среди которых был Томас Споффорд, который вскоре станет епископом Херефорда. Документ ни в коем случае не был радикальным; скорее это был призыв к более строгому соблюдению существующего устава, а не призыв к реальным изменениям или реформам. Генрих демонстрировал границы своего довольно консервативного видения религиозной жизни. Но в одном вопросе, молитве, он был настойчив. Его предшественники-короли были одними из основателей соответствующих монастырей и монахи были обязаны совершать молитву за своих благодетелей. Как и в случае с его собственными монастырями, он просил только то, что считал нужным: его акцент на действенности молитвы был типичен для этого человека. Однако другие его предложения, касающиеся монастырского питания, одежды и жилья, его "призыв к регулярности", не нашли отклика. После обсуждения, в основном в комитете, большинство предложений Генриха были отклонены. Вместо них монахам был предложен набор из семи предложений, составленный аббатом Сент-Олбанса Джоном Уэтхэмстедом, с которыми они смогли согласиться, и, вероятно, они были приняты главой ордена, когда он собрался на собор в Нортгемптоне в 1423 году[927].
К тому времени Генрих V был уже мертв, но его короткое правление было, по словам одного современного автора, "эпохой в истории английской церкви"[928]. На национальном уровне во время его правления был дан бой лоллардии, которая после восстания 1414 года уже не представляла опасности для английского общества, как считали некоторые современники. При Генрихе также были предприняты попытки привнести новое оживление в старейший монашеский орден, а также поощрение более современных проявлений монашеского идеала. Генрих продолжил вековую традицию, когда король, даже, как в его случае, очень воинственно настроенный король, выступал в качестве основателя монастырей, особенно орденов, посвященных жизни в строгой аскезе, созерцании и молитве, что отражало как его твердую веру в силу заступничества святых, так и пуританские черты его характера. Прежде всего его царствование стало свидетелем последних попыток дореформационного мира повлиять на более широкое христианство Европы и подчиниться идеям, привнесенным из-за пределов Англии. Нельзя игнорировать английский вклад в Констанцский собор, равно как и внедрение идеалов реформы и обновления, которые проникли в Англию в эти годы. Генрих был очень "английским" королем. Однако не следует забывать, что в духовных вопросах и Англия, и ее король были частью христианского мира, который выходил за пределы национальных границ. Есть основания рассматривать Генриха не только как короля Англии, но и как человека с более широким видением, на которого повлияли происходившие события и идеи пришедшие из-за пределов его островного королевства.
Глава 13.
Лоллардия и мятеж
Автор Gesta Henrici Quinti рассматривал выдающиеся эпизоды жизни Генриха как серию испытаний, с помощью которых Бог проверяет постоянство и решимость своих избранников. Первым из них было восстание, произошедшее в Лондоне 9 января 1414 года, когда Генрих занимал трон менее года. Современное или близкое к современному повествование должно было не оставить у читателя никаких сомнений в том, что события того дня, спланированные силами зла, были задуманы как нападение на короля и его братьев (а значит, и на саму корону) и попытка подорвать высшие ступени общественного устройства страны. Пытаясь подчеркнуть серьезную опасность, от которой Англию спасли только быстрые действия короля, хронисты, в частности Томас Уолсингем, подчеркивали заговор и сговор, имевшие место между участниками восстания, а также их многочисленность. Поскольку существовал некий заговор против короля, церкви и закона, то из него следовало извлечь максимальную выгоду. Трудность, с которой столкнулись позднейшие историки, заключалась в том, чтобы отделить факты от вымысла, преувеличения от вероятной правды. Короче говоря, в современных событиям рассказах не хватает чувства меры. Задача современного историка — попытаться внести в историю этот жизненно важный элемент, элемент оценки.
В последний день 1384 года, примерно за два года до рождения Генриха V и почти за тридцать лет до событий, которые в течение нескольких часов, казалось, угрожали короне, Джон Уиклиф умер в Люттерворте, в Лестершире, где он был ректором. Его карьера, в основном проведенная в относительном уединении Оксфордского университета, который он, однако, иногда покидал, чтобы помочь Эдуарду III в его дипломатических делах с папством, является прекрасным примером влияния интеллектуала на гораздо более широкую сферу жизни, чем можно предположить по предмету его внимания — теологии. Впервые использованное королем для обоснования сильной меры местного (следовательно, королевского, а не папского) контроля над назначениями на церковные должности и бенефиции в Англии, развитие теологических идей Уиклифа должно было иметь более широкие последствия для современной религиозной мысли и практики, а также для некоторых аспектов социальной мысли. Его доктрина господства по благодати (конечно, не новая, поскольку многие ее идеи он унаследовал от великого архиепископа Армага Ричарда Фицральфа) имела фундаментальные последствия для того, как люди должны относиться к власти. Уиклиф пришел к мысли, что власть может быть действительно осуществлена только человеком, находящимся в состоянии благодати, чья душа, одним словом, находится в мире с Богом. Только той власти, которая осуществляется на законном основании, должен быть послушен народ. Но только Бог, а не человек, знал состояние души человека, наделенного властью. Последствия такого образа мышления были далеко идущими. Любой акт власти, да и вообще любая власть, будь то духовная или мирская, могла быть оспариваема, поскольку ни один человек не мог доказать, что другой находится в состоянии благодати, а значит, в надлежащем состоянии для осуществления власти.

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

В тринадцать лет Макс Вебер штудирует труды Макиавелли и Лютера, в двадцать девять — уже профессор. В какие-то моменты он проявляет себя как рьяный националист, но в то же время с интересом знакомится с «американским образом жизни». Макс Вебер (1864-1920) — это не только один из самых влиятельных мыслителей модерна, но и невероятно яркая, противоречивая фигура духовной жизни Германии конца XIX — начала XX веков. Он страдает типичной для своей эпохи «нервной болезнью», работает как одержимый, но ни одну книгу не дописывает до конца.

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

«Я вхожу в зал с прекрасной донной Игнасией, мы делаем там несколько туров, мы встречаем всюду стражу из солдат с примкнутыми к ружьям штыками, которые везде прогуливаются медленными шагами, чтобы быть готовыми задержать тех, кто нарушает мир ссорами. Мы танцуем до десяти часов менуэты и контрдансы, затем идем ужинать, сохраняя оба молчание, она – чтобы не внушить мне, быть может, желание отнестись к ней неуважительно, я – потому что, очень плохо говоря по-испански, не знаю, что ей сказать. После ужина я иду в ложу, где должен повидаться с Пишоной, и вижу там только незнакомые маски.

«В десять часов утра, освеженный приятным чувством, что снова оказался в этом Париже, таком несовершенном, но таком пленительном, так что ни один другой город в мире не может соперничать с ним в праве называться Городом, я отправился к моей дорогой м-м д’Юрфэ, которая встретила меня с распростертыми объятиями. Она мне сказала, что молодой д’Аранда чувствует себя хорошо, и что если я хочу, она пригласит его обедать с нами завтра. Я сказал, что мне это будет приятно, затем заверил ее, что операция, в результате которой она должна возродиться в облике мужчины, будет осуществлена тот час же, как Керилинт, один из трех повелителей розенкрейцеров, выйдет из подземелий инквизиции Лиссабона…».

«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.