Генрих IV. Людовик XIII и Ришелье - [45]

В Авиньоне ее встречал Суарес, городской судья: пре­клонив колено, он обратился к ней с приветственной речью, в то время как три самые красивые в городе девушки, переодетые грациями, поднесли ей ключи от городских ворот.

Архиепископ встретил Марию Медичи в своей церкви и там благословил ее вместе с ее потомством.

Знал ли архиепископ уже тогда, что следует думать о потомстве, которое он благословил?

Консулы города поселили ее в главном дворце и пода­рили ей сто пятьдесят золотых медалей, на лицевой сто­роне которых были помещены изображения принцессы и короля, а на оборотной — города Авиньона.

Наконец в субботу, 2 декабря, она прибыла в Лион и при свете факелов вступила в город через ворота Дофина, над которыми виднелась надпись:

Для встречи нашей госпожи, принцессы столь прекрасной,

Быть может, стоило б и впрямь иначе нарядиться,

Но украшения свои приберегли мы не напрасно —

Еще встречать дофина нам, что у нее родится.

Королева ожидала приезда короля целую неделю. Ген­риха IV, который на почтовых выехал из Савойи, задер­жали плохие дороги и Генриетта д'Антраг.

Супруги стоили друг друга: если она явилась со своими любовниками, то он приехал со своей любовницей.

Король прибыл в одиннадцать часов вечера, но ему пришлось очень долго ждать у въезда на Лионский мост, прежде чем его пропустили через заставу: он не хотел никому сообщать о своем приезде.

Мария Медичи ужинала после бала, устроенного в ее честь.

Генрих смешался с толпой, чтобы увидеть принцессу, и нашел ее не особенно красивой. Ее портрет, прислан­ный Генриху, был написан за десять лет до этого.

Высокая, крупная и толстая, она выглядела унылой и суровой; кроме того, она не знала французского языка — языка еретиков, по ее словам.

Тем не менее король не постеснялся назваться, про­являя при этом свою обычную галантность, и весело ска­зал принцессе:

— Вот и я, сударыня. Я приехал верхом и не захватил с собой постели; ну а коли так, то, поскольку здесь веет страшным холодом, я прошу вас уступить мне половину вашей постели.

Мария почтительно поклонилась королю и хотела опу­ститься на колени, чтобы поцеловать ему руку, но Генрих не позволил ей сделать это: он поднял ее и расцеловал в обе щеки, проявляя ту милую учтивость, какой ему так хорошо удавалось сопровождать свои комплименты.

Затем, после краткого рассказа о задержках, которые ему пришлось претерпеть в пути, и беглого упоминания о своих военных победах над герцогом Савойским, он в свой черед отправился ужинать; однако четверть часа спустя он вернулся в спальню принцессы.

Скажем попутно, что в какой бы час туда ни входили, спальню эту охраняла какая-то уродина — низенького роста, смуглолицая и с горящими, как угли, глазами вроде тех, какими Данте наделил своего Харона.

То была молочная сестра королевы, дочь плотника, требовавшая называть ее дворянским именем Элеонора Галигаи.

Именно она держала в руках нить, с помощью которой приходила в движение неуклюжая и глупая кукла, при­бывшая из Флоренции.

Галантные кавалеры чрезвычайно не понравились Ген­риху IV.

Но, вероятно, молочная сестра не понравилась ему еще больше. Казалось, она была там, дабы охранять от того единственного, кто имел право туда войти, дверь в спальню своей хозяйки.

Генрих IV вошел, хотя ничто его туда не влекло. В ту же ночь, говорит история, брак был довершен.

Королевский двор остался в Лионе, чтобы завершить дела с Савойей и заключить мир; все было закончено за полтора месяца. Королева, беременная дофином Людовиком XIII, прибыла в Париж в марте 1601 года; вначале она остановилась в доме г-на де Гонди, своего первого свитского дворянина, затем провела несколько дней в роковом доме Заме, где несчастную Габриель настигла смерть, том доме возле Бастилии, который назывался позднее дворцом Ледигьер, и, нако­нец, уже оттуда переехала в Лувр, заняв там приготов­ленные для нее покои.

С первыми весенними днями король перевез ее из Лувра в Сен-Жермен, где по его приказу был построен новый замок; затем он отправился праздновать юбилей в Орлеан и заодно заложил первый камень церкви Святого Креста.

После своего приезда королева довольно холодно, что вполне понятно, приняла маркизу де Верней, представ­ленную ей по приказу короля и явившуюся в сопрово­ждении старой герцогини Немурской.

Тем не менее одна женщина взялась примирить жену и любовницу. Это была Элеонора Галигаи, которой коро­лева хотела дать звание камерфрау и которой, несмотря на настояния королевы, король отказал в этом звании.

Видя, что она ничего не может добиться с этой сто­роны, Элеонора явилась к маркизе де Верней и пообе­щала ей, что если та пожелает похлопотать за нее и добиться для нее места камерфрау, которое ей страстно хотелось получить, то она, со своей стороны, сделает так, что маркиза, в соответствии со своим желанием, будет иметь большой вес при королеве.

Соглашение, заключенное на этих условиях, было добросовестно выполнено обеими сторонами.

Элеонору назначили камерфрау, а маркиза де Верней была с большей благожелательностью принята короле­вой.

Генрих IV воспользовался этим минутным расположе­нием Марии Медичи к г-же де Верней, чтобы поселить маркизу в Лувре.