Генрих фон Офтердинген - [11]

Король восседал на драгоценном ковре, вокруг виднелся сонм придворных, разодетых по-праздничному. Великолепную картину обрамляли зрители, переполнившие сад. Король сидел сосредоточенный в глубоких помыслах. Таким отчетливым виденьем дочь впервые возникла перед ним с тех пор, как сгинула, а в памяти пронеслась череда счастливых дней, чье окончание вдруг наступило год назад об эту пору. Жгучее томление осилило короля, слеза за слезою струились по изможденным ланитам, но давно уже не было ему так хорошо. Король готов был счесть этот скорбный год лишь дурным сновиденьем и, подъемля свои очи, всматривался в сумрак, словно люди и деревья благоговейно таят ее высокое, святое, волшебное присутствие.

В этот миг поэты смолкли, и всеобщее молчанье возвестило, как в глубине души каждый тронут напевами поэтов, прославлявших счастливую встречу, весну и грядущее, как нам его рисует упованье.

Внезапно тихий, неведомый, чудный голос нарушил безмолвие, зазвучав как будто бы под сенью векового дуба. Голос привлек все взоры, так что всеми был замечен юноша, одетый скромно, правда, по-нездешнему; в руках у него была лютня, и он пел, как прежде, невозмутимо, хоть не преминул учтиво поклониться королю, когда тот его удостоил своего взора. Голос юноши был хорош чрезвычайно, и напев его отличался нездешним чудным ладом. В песне говорилось[21] о том, как мир возник и как возникли созвездия, растения, звери и люди, как всевластна природа в своем созвучии, как в древности царили Любовь и Поэзия, зиждительница Золотого века, как явились Ненависть и Дикость, как они враждовали с теми благодетельными богинями, которые в грядущем восторжествуют, возвратят природе юность, и восстановится непреходящий Золотой век. Старые поэты приблизились во время пенья к дивному пришельцу и сгрудились вокруг него, как бы сплоченные единым вдохновением. Неизведанный восторг пронзил души слушателей.

Сам король был восхищен, как будто плыл он по течению небес. Неслыханная песня всех наводила на мысль, что среди них явился небожитель, не иначе, ибо юноша преображался, покуда пел, обретая новую красоту и новое величие, а голос его креп, как бы усиливаясь. Его золотые кудри оживляла игра ветерка. Персты юноши словно пробуждали в струнах живую душу, а упоенный взор его как будто проницал незримое. Лик его, младенчески невинный и простой, принадлежал, казалось, иному миру.

Вот завершился божественный напев. Пожилые поэты в слезах отрадных заключили юношу в свои объятия. Проникновенное тихое ликование объединило всех. Растроганный король направился к нему. Юноша поник смиренно к его ногам. Поднятый королем, он очутился в сердечных объятиях государя, который велел ему просить награды. Ланиты юноши пылали, он ответил королю просьбой милостиво внять еще одной песне и после этой песни решить, какой награды достоин певец. Король встал поодаль, и неизвестный запел:

Певец бредет по мрачным тропам,

Терновник рвет его наряд:

Когда грозит река потопом,

Подмоги не находит взгляд.

С тяжелой лютней неразлучен,

Певец отчаяться готов,

И одиночеством измучен,

Сдержать не может скорбных слов:

«Плачевное вознагражденье!

Я бесконечно одинок.

Всем доставлял я наслажденье

И, обделенный, изнемог.

Чужую жизнь и достоянье

Воспел я, радуя других,

И разве только подаянье

За песни получал от них.

Со мной прощаются пристойно,

И никому меня не жаль;

С весной прощаются спокойно,

Когда весна уходит вдаль.

Ждут в нетерпенье урожая,

Семян весенних не ценя.

Всем даровал я счастье рая,

А кто молился за меня?

Всех встречных голос мой чарует,

Едва для них я запою.

Когда, когда любовь дарует

Мне цепь волшебную свою?

Нет людям дела до страдальца,

Пришедшего издалека.

Чье сердце выберет скитальца?

Кто приголубит бедняка?»

В слезах заснул он, одинокий,

И, провозвестник дивных сил,

Дух песнопений, дух высокий,

В его груди заговорил:

«Забудь, какая боль всечасно

Таилась в бедном пришлеце.

В лачугах ищешь ты напрасно

То, что найдешь ты во дворце.

Рукою верной, благосклонной

Дарован в таинстве святом,

Окажется твоей короной

Венок твой миртовый потом.

Ты шел по мрачным тропам, бедный:

Призваньем свыше одарен,

И ты, поэт, как принц наследный,

Взойдешь на королевский трон».

Пока он пел, таинственное удивление распространялось в людских сонмах, так как при звуке этих строф старец и некое виденье в образе статной жены под покрывалом с ненаглядным младенцем на руках, который приветливо всматривался в незнакомые лица и, улыбаясь, простирал ручонки к сверкающей королевской диадеме, приблизились к певцу и остались позади него, но удивлению не было предела, когда вдруг из древесной листвы любимый орел короля, с ним неразлучный, ринулся вниз к юноше, ударив его по кудрям золотым венцом, вероятно, принесенным из дворцовых покоев. Неизвестный вздрогнул в мгновенном испуге; орел уже летел к своему повелителю, оставив золотой венец на золотых кудрях. Юноша протянул венец младенцу, желавшему такой игрушки, опустился на одно колено перед королем, и взволнованный голос вновь зазвучал в напеве:

Певец утешен сновиденьем,

В лесах ведет его мечта;

Охвачен пылким нетерпеньем,

Он видит медные врата.