Гении сыска. Этюд в биографических тонах - [78]

Сначала некий джентльмен попросил проследить за женой, которая, как ему казалось, неверна мужу. А затем сама супруга, подозреваемая в неверности, обратилась к нему же, на Паддингтон-грин 13, с просьбой проверить подозрения в отношении мужа. Агенты Поллаки проследили за обоими супругами и убедились в том, что оба сохраняли верность друг другу. Узнав о результатах расследования, клиенты Поллаки устыдились собственных подозрений и простили друг друга.

Игнациус Поллаки и германская социал-демократия

«История со Шмидтом великолепна. Поллаки уже давно содержит частное полицейское бюро, в справочной книге оно значится среди бюро по расследованию (всего их имеется 18) — Поллаки Игнациус Пол, 13 Paddington Green, W. (совсем недалеко от меня), корреспондент «Foreign Police Gazette»[155].

Так писал Фридрих Энгельс, живший тогда в Лондоне, в Цюрих, одному из руководителей немецкой социал-демократии и своему близкому другу Эдуарду Бернштейну 28 ноября 1882 года. Бернштейн вынужден был уехать из Германии в Швейцарию в связи с обвинением его германской прокуратурой в «оскорблении величества». Здесь он редактировал социалистический еженедельник «Sozialdemokrat» и являлся признанным лидером радикального крыла немецких социал-демократов, вынужденных эмигрировать после революционных событий 1848–1849 года.

Но о какой же «истории со Шмидтом» пишет Энгельс?

Речь идёт о разоблачении некоего Иоганна Карла Фридриха Элиаса Шмидта.

Человек со столь длинным именем (чаще всего он подписывался значительно короче — как Фридрих Шмидт) был агентом германской тайной полиции в Цюрихе, внедрённым в среду немецких революционеров-эмигрантов. Его разоблачили в 1882 году, когда редакция бернштейновского «Социал-демократа» опубликовала памфлет «Немецкая тайная полиция в борьбе с социал-демократией. Документы и разоблачения, представленные на основе подлинных материалов»[156].

В своё время Карл Маркс и Фридрих Энгельс, разбирая провокационную деятельность немецких властей против революционеров, иронизировали по поводу необъяснимой привязанности германских агентов к псевдониму «Шмидт», утверждая, что Шмидт, по-видимому, незаменимая фамилия для путешествующих инкогнито прусских полицейских агентов. Они припомнили, что именно под этим именем путешествовал по Силезии опытный германский разведчик Вильгельм Штибер, под ним же его лондонский агент Флери посещал Париж.

Добавим ещё, что под всё тем же именем Шмидт, точнее, «художник Шмидт», вышеупомянутый Штибер в 1851 году побывал в Лондоне, и даже на короткое время внедрился в круг близких Марксу революционеров. Впоследствии он сделал прекрасную карьеру, возглавив германскую полицию и одновременно, как пишут сегодня, став резидентом русской разведки в Европе. Умер от подагры в 1894 году.

Но в случае, о котором пишет Бернштейну Энгельс, Шмидт — подлинная фамилия агента. Почему же в связи с «делом Шмидта» Энгельс упоминает нашего героя?

Какое отношение имел Игнациус Поллаки к разоблачённому германскому шпиону?

Брайан Кессельман, автор последнего по времени и единственного полного биографического исследования об Игнациусе Поллаки, высказывает предположение, что Поллаки сотрудничал с означенным Фридрихом Шмидтом, то есть, фактически, работал на германское правительство против эмигрантов-революционеров.

Между тем единственное документальное свидетельство контактов между германским агентом Шмидтом и частным сыщиком Поллаки — два письма Поллаки, приведённых в упомянутой брошюре среди «подлинных документов». В обоих Поллаки отказывается от каких-то документов, которые предлагаются Шмидтом (какие именно, не говорится), уклончиво мотивируя свой отказ тем, что предложение немецкого агента «утратило актуальность».

Опять же — с чего бы Энгельс акцентировал внимание именно на авторе двух писем (из нескольких десятков!), опубликованных в брошюре? Ведь в изданной Э. Бернштейном брошюре есть куда более содержательные письма, почему же об их авторах Энгельс не пишет ни слова, а вот о Поллаки, чьи письма представляют собой лишь две вежливые отписки, упоминает. И упоминает как о человеке, хорошо известном и ему самому, и Бернштейну?

Логичнее предположить, что, в данном случае, Поллаки действовал прямо противоположно тому, что предполагает Б. Кессельман — против германского правительства, а не для него. Скорее всего, он приложил некоторые усилия для разоблачения германского агента.

Это представляется тем более логичным, если обратить внимание на то, с какой настойчивостью впоследствии Поллаки выступал против облегчения натурализации в Англии беженцев с континента.

Интонация же письма лишний раз убеждает меня в справедливости первоначального предположения о причинах эмиграции Игнациуса Поллаки — причинах политических, в условиях наступившей в Европе и, особенно в Германии, послереволюционной реакции.

Здесь же, возможно, кроется и ответ на ещё один вопрос, касающийся биографических загадок нашего героя. Чем же занимался Поллаки на родине, если опытный детектив Филд почти сразу доверил ему столь ответственный пост?

Многих современников впоследствии поражала осведомленность Поллаки в отношении криминального мира Европы. Она вполне могла идти от его связей с анархистами: как известно, анархисты считали профессиональных преступников резервом революции и естественными союзниками профессиональных революционеров. Разумеется, для полицейского представляется естественным обладать широкой информацией о криминальных сообществах, в том числе, и международных, и будь Поллаки до эмиграции полицейским, это не вызывало бы удивления. Но Игнациус Пол Поллаки никогда не был полицейским!