Гении сыска. Этюд в биографических тонах - [76]

«Я использовал имена Смит, Бейли, Браун, Блейк, Джонс, да все не упомнишь. Например, однажды я пользовался фамилией «Прудон», ещё, кажется, «Перри». В качестве Прудона я работал агентом мистера Коули, а под своей собственной фамилией Бёрнсайд — агентом мистера Маклейса. От одного получал деньги, другому передавал. Не всегда, разумеется, однажды, помнится, я присвоил 24 шиллинга, которые должен был отдать мистеру Коули, в другой раз — фунт…»[145]

Закончил свою карьеру этот достойный человек судовым коком. И нет у меня оснований считать мистера Бёрнсайда исключением из длинной шеренги ангелов, которыми очень вежливо руководит архангел Игнациус Поллаки.

Понятно, что такой вот Бёрнсайд, действительно, развязный, действительно, наглый, к тому же, нечистый на руку, да ещё и бывший преступник, сидевший в тюрьме, вряд ли мог вызвать благосклонность мистера Морса или мистера Морана, не говоря уже о госсекретаре Сьюарде. Да и сам Сэнфорд, наверняка, морщился от такого сотрудничества.

Тем не менее, респектабельным джентльменам пришлось смириться с тем, что они имеют дело не с ангелами или архангелами и даже не с премьерминистром или архиепископом, а с Игнациусом Поллаки и его сотрудниками.

Среди которых (среди сотрудников агентства), по словам их босса, были самые разные люди: кэбмены, водители омнибусов, стюарды в клубах, официанты в ресторанах. У большинства из них, как и у самого Поллаки, манеры зачастую были далеки от манер выпускников Кембриджа или Тринити-колледжа. Перефразируя старую песню Михаила Анчарова, можно сказать: «Но где ты святого найдёшь одного, который пошёл бы» в частные сыщики? Даже священники (а среди его агентов бывали и служители религии) оказывались на поверку далеко не святыми.

Поллаки вспоминал одного викария, бывшего его агентом, который совратил юную прихожанку. Правда, впоследствии, с помощью того же Поллаки, помог ей встать на путь исправления.

Но если общество — и английское, и американское, и европейское — относилось к частным детективам вообще и Игнациусу Поллаки, в частности, с нескрываемым презрением и брезгливостью, то сам Поллаки, считавший свою профессию важной и полезной, в долгу не оставался. Тому же Мюррею он откровенно сказал:

«Вы правы, я невысокого мнения о человеческих добродетелях, особенно в Англии. Здесь модно говорить об аморальности французов. Я хорошо знаю Францию. Я хорошо знаю Европу. Нет страны, аморальной более чем Англия».

При этом парадоксом выглядит тот факт, что Игнациуса Поллаки то же самое общество считало абсолютно неподкупным. Известно было несколько попыток дать ему взятку (в том числе, и агентами конфедератов). Причём назывались огромные суммы. Эти попытки постигла неудача. Ни один из его недоброжелателей, в том числе и тех, кто обвинял его в алчности, не сомневался в его неподкупности. Он мог запросить крупную сумму за услуги, но ни один преступник не мог похвастаться тем, что сумел дать взятку знаменитому сыщику.

Так что сотрудничество частного детектива и дипломата-резидента Сэнфорда продолжалось — на протяжении всей Гражданской войны и завершилось лишь в 1865 году. Во всяком случае, ни обычных, ни шифрованных писем Поллаки к Сэнфорду, написанных позже 1865 года, историками обнаружено не было.

Таинственный мистер Поллаки

«Мистер Игнациус Поллаки скрывает больше тайн, чем диккенсовский адвокат Токингхорн из «Холодного дома». Поллаки — князь сыщиков и король шпионов.

Ему известны пугающие, жуткие тайны очень многих. Но в его внешности и поведении, на первый взгляд, ничего таинственного нет. Его вполне можно счесть едва ли не самым открытым и прямодушным из всех, с кем вы встречаетесь ежедневно»[146].

Так начинает свой рассказ о личных впечатлениях от встречи с прославленным детективом журналист Дэвид Кристи Мюррей.

Но тут же замечает:

«Он в полной мере владеет искусством, которым, по слухам, прекрасно владеет Отто фон Бисмарк: сказав всё, не сказать ровным счётом ничего»[147].

Это интервью для нас особенно интересно, потому что загадочность нашего героя определяется ещё и тем, что он категорически не любил общаться с прессой. В этом он являл собою полную противоположность своему учителю Чарльзу Филду, любившему славу и внимание прессы. Поллаки, напротив, охотно использовал печать, английскую и континентальную, но всячески избегал внимания журналистов к своей персоне. Тем ценнее редкие свидетельства о нём единственного газетчика, с которым он согласился пообщаться — незадолго до того, как решил уйти от дел.

Например, журналист обратил внимание на то, что Поллаки усадил гостя лицом к свету, так что он мог видеть Мюррея, а вот его гостю было гораздо труднее рассмотреть хозяина, оказавшегося в глубокой тени. Правда, детектив тут же извинился, сказав, что вовсе не стремился к подобному эффекту, просто его кабинет устроен таким вот образом.

Даже дом знаменитого сыщика имел своеобразный облик. Он, по словам Мюррея, словно бы вздёрнул плечи, то ли из презрения к окружающим, то ли для сохранения каких-то своих тайн.

Действительно, подавляющее большинство расследований, которыми занимался наш герой, покрыты тайной по сей день. Как уже было сказано, он избегал рекламы, но активно пользовался газетными объявлениями — подобно всем своим коллегам-частным детективам. И в этих объявлениях, благополучно дошедших до нашего времени, Поллаки оставил невероятное число загадок. По сравнению с его объявлениями, объявления, скажем, Чарльза Филда, читаются с той же лёгкостью, что и детские прописи.