Генерал СС - [76]

Парень медленно поднялся со стула, заложив руки за голову. Грегор огладил его ладонями, ища оружие, и ничего не нашел. Легионер заглянул за печь, но там были только трое детей с полными вшей головами и с глазами, полными слез.

Старичок с дружелюбной улыбкой на лице протянул к нам руки.

— Слава Богу, немцы! Я думал, вы уже не вернетесь! Прошло много времени, и Розы уже нет в живых…

— Черт возьми, какой еще Розы? — спросил Малыш. — Что за чушь он несет? Разве мы здесь уже бывали?

— Бог весть, — беспомощно ответил Грегор. — Все эти крестьяне для меня на одно лицо.

— Давайте пристрелим этого старого козла, и все тут, — предложил Малыш. — Терпеть не могу людей, которые хотят пожать тебе руку. Гестаповцы всегда так делают перед тем, как арестуют тебя и примутся вырывать ногти.

— Оставь его, — сказал Старик. — Он скоро умрет и без твоей помощи.

Деревня была маленькой, и мы быстро обыскали ее с одного конца до другого. Никаких советских солдат, только простые калмыки, главным образом старики, женщины и дети. Те, что жили в первом доме, зажгли курения перед статуэткой Будды и угостили нас чаем. В углу пел самовар, было очень уютно, тепло и самую малость тревожно.

— На вкус ничего, — сказал Малыш, отхлебнув чая и причмокнув. — Для горячей воды, разумеется… Неплохо бы сдобрить его ромом, но я пил и кое-что похуже.

Он с надеждой огляделся в поисках крепкого напитка, и Легионер стиснул стальными пальцами его запястье.

— Пей свой чай, как есть, не злоупотребляй гостеприимством, — произнес он сквозь зубы.

Малыш захлопал глазами и ничего больше не сказал. В вопросах этикета Легионер был очень строг, и мне вдруг стало стыдно, что я держу в руке автомат. Пить чай этих людей и угрожать им оружием? Я смущенно приставил его к стене. Через несколько секунд подошла старуха, беззубо улыбнулась, взяла автомат, отнесла в другую сторону комнаты и очень бережно приставила к печи. Потом сидела и с улыбкой кивала мне, а я отчаянно старался привлечь внимание Старика к своему положению и думал, не выгонит ли меня Легионер за злоупотребление гостеприимством, если я пойду и возьму свою вещь. Без оружия я чувствовал себя раздетым. Казалось, лучше стоять здесь без брюк, чем без автомата.

— Господин, — сказал Порта, почтительно кланяясь старичку, который первый обратился к нам, — мы ваши слуги.

— Что-что? — спросил Малыш.

Он выпучил глаза, когда старший из калмыков засуетился возле Порты, начал ему делать небольшие подарки — всевозможные мелкие вещицы, еду и питье, а тот любезно все принимал с благодарностями на скверном русском. Потом к моему ужасу и удивлению предложил в обмен автомат.

— Слушай, ты что делаешь? — спросил пораженный Малыш.

— Заткни пасть и предоставь мне вести дела! — прошипел Порта. — Я знаю обычаи этих людей. С ними можно прекрасно ладить, если относиться по-доброму.

Порта в самом деле прекрасно ладил. Старик весело поглядел на него и в изумлении покачал головой.

— Какая страна! Какая невероятная страна! То всаживают нам пули в затылок, то обращаются с нами, как с членами королевской семьи… И это, — обратился он к Легионеру, — та простая страна, которую австрийский крестьянин отправил нас завоевывать! Адольф ничего о ней не знает. Ничегошеньки абсолютно…

Легионер неторопливо кивнул.

— Если на то пошло, — негромко заговорил он, — я и сам не уверен, что знаю. Сейчас эти люди добрые, безобидные, как ягнята… но погладь их против шерсти, и они тут же вцепятся тебе в горло…[94]

После чайного ритуала женщины убрали все с большого стола и накрыли его вышитой скатертью с замысловатыми кружевами по краям. Судя по тому, как благоговейно с ней обращались, я понял, что это обрядовая скатерть, возможно, хранившаяся в деревне несколько столетий, переходя от поколения к поколению. Нам подали местное вино в красивых глиняных бокалах, две девушки внесли барана, целиком зажаренного на вертеле. Поставили его перед деревенским старостой, тот снял со стены большую казачью саблю, блестящую, острую, и занес над головой. Малыш, встревожась еще больше, принялся нащупывать револьвер и свирепо взглянул на Порту. Признаюсь, мне тоже было несладко. Я сидел спиной к печи и поминутно оглядывался, там ли все еще мой автомат.

Староста со свистом опустил саблю и отсек баранью голову. Потом, держа ее на весу, торжественно пошел вокруг стола и положил ее перед Портой. Мы все сидели на голом полу, а Порта, заслуживший привилегированное положение, восседал по-турецки на большой шелковой подушке. Он самодовольно взглянул на голову и потоком бессмысленных, прочувствованных русских слов поблагодарил за оказанную честь.

Перед едой нас развлекли пляской. В дверях появились четыре девушки. На них были ниспадающие белые одеяния, видимо, символизирующие зиму, следом появились еще четверо в голубом, представлявшим весну. Комната огласилась бренчанием балалаек, и при виде пляшущих девушек Малыш отвел взгляд от Порты и внезапно потерял интерес к своему револьверу. Опустил руку и жадно подался вперед, лицо его расплылось в восторженной улыбке гориллы.

— Кончай ты! — сказал Легионер, обуздывая его. — Это не бордель!