«Генерал Сорви-Голова». «Попаданец» против Британской Империи - [45]

Коля принял новость с невозмутимым выражением лица, с каким он, собственно, и прожил большую часть своей жизни. Троцкий же от полученного известия испытал даже некоторое облегчение – тюрьма, хоть и не лучшее на земле пристанище, но для лопатинской сущности место уже знакомое и более привычное, чем все перипетии последнего месяца его жизни, включая странствия в горах Кавказа в компании с грузинским Натти Бампо. Что с ним произойдет в узилище, Троцкого не особо волновало, потому как теплилась надежда, что Дато узнает о его неприятностях и из беды выручит. Где-то в глубине лопатинского подсознания вяло шевельнулась мыслишка о помощи от Винницкого, но тут же угасла и более не беспокоила.

Поэтому, когда после обеда следующего дня им приказали собираться на выход с вещами, и Троцкий, и Корено выполнили команду незамедлительно. Тем более что из вещей и у того, и у другого наличествовали только одежда да головные уборы.

Во дворе арестантов ждала прибывшая из Одесского тюремного замка закрытая карета под конвоем команды из двух нижних чинов и одного унтер-офицера. Унтер, серьезный, немолодой и многоопытный мужик, внимательно изучив сопроводительные документы, запер подконвойных в карете и уселся на козлы рядом с кучером. Его подчиненные, вряд ли состоявшие на службе более одного-двух месяцев, придерживая однозарядные винтовки Бердана, с трудом взгромоздились на лошадей, и процессия тронулась в путь.

Карета неспешно проследовала по Новорыбной улице. Маршрут следования Троцкому пересказывал Коля Корено, который даже не выглядывал в окно, чтобы знать, где они в данный момент находятся.

– Вокзал проехали. Ришельевская справа осталась. Мимо Щепки тянемся. За город выехали. – Николай, уподобясь экскурсоводу, говорил, чуть растягивая слова. – Сейчас справа Чумная гора будет, а слева – Сахалинчик…

Уловив вопросительный взгляд Троцкого, Корено рассказал ему, что Сахалинчик – трущобное поселение распоследней бедноты, которых зовут отчего-то «кадетами», а Чумная горка (ударение Коля ставил на первом слоге) – стародавняя насыпь на месте чумного могильника – последнего пристанища нескольких тысяч жертв морового поветрия начала века.

– Тут кругом кладбища… – флегматично буркнул Коля, низко нагибаясь, чтобы взглянуть в окно. – Дальше будет сначала православное, потом – еврейское.

– Чего это мы совсем шагом поехали? – поинтересовался Троцкий.

– Да им по инструкции перед кладбищами осторожничать положено…

Вдруг позади кареты кто-то вскрикнул, словно от внезапной и сильной боли. Мгновением позже испуганно заржала лошадь, и послышался шум падения на землю массивного тела. Лев услышал, как урядник ошалело проорал: «Гони!» – и сразу же за его воплем что-то гулко ударилось о крышу кареты, как будто кто-то прыгнул на нее с разбега. Чей-то гортанный голос, смутно напоминающий голос Туташхиа, приказал остановиться. Ответ урядника заглушил храп лошадей и скрип колес остановившейся кареты – и наступила тишина.

А потом широко распахнулась дверца кареты, и в проеме Троцкий увидел улыбающееся бородатое лицо своего кавказского друга.

– Хорошо спрятался, брат, – невозмутимо произнес Туташхиа. – Насилу нашел. Жизнь короткая, дел много, зачем тебе тюрьма? Давай лучше я тебя на дочке Сандро женю. Тоже тюрьма, но кормят лучше.

Выйдя из кареты, Лев, словно не веря в неожиданное избавление, плюхнулся в дорожную пыль и молча наблюдал, как урядник и кучер затаскивают в кареты тела конвойных, а после и сами в нее садятся. Заперев замок на двери, Туташхиа, сильно размахнувшись, забросил ключ в бурьян и подошел к Троцкому.

– Не переживай, друг, я никого не убил. – Абрек рывком поставил Льва на ноги и продолжил: – Одного солдата я камнем с коня сбил, на второго прыгнул – вместе с лошадью свалил, уряднику с кучером я и вовсе только револьвером пригрозил. Все живые, никто не умер.

– Вот и славно, что без трупов обошлось, – с явным облегчением вздохнул молодой человек. – Все ж не аб… бандиты какие, люди государевы. – Немного помолчав, он кивнул в сторону настороженно поглядывающего на них Корено: – Дато – это Коля, Коля – это Дато. А теперь, когда все знакомы, может, уже уберемся отсюда куда подальше?

Миша Винницкий, Бенцион Крик и несколько их помощников до перекрестка Преображенской и Дерибасовской добрались уже поздним вечером.

Нужный им дом по адресу: Преображенская, тридцать два, даже если искать специально, найти непросто. Во-первых, Преображенская улица – единственная во всей Одессе, где нумерация домов ведется в обратном порядке. Во-вторых, трактир «Гамбринус» расположен в полуподвальном помещении и не имеет вывески.

Однако зал трактира никогда не пустовал. Люди шли сюда тропами, протоптанными уже целыми поколениями моряков, портовых служащих и иного люда, чей заработок – труден, отдых – скуден, а кулак – тяжел. В зале, заставленном вместо столов большими бочками, а вместо стульев – малыми анкерками, где пол всегда усыпан свежими опилками, а каменные стены всегда блестят от влаги, собирались люди всех национальностей – от филиппинцев и китайцев до голландцев и шведов. Временами в толчее могучих спин, затянутых в матросские фуфайки, закипала скоротечная ссора, временами кто-то с криком «Плаваем далеко, гуляем глубоко!» бросал на столы перед собой пачки денег и сыпал пригоршни монет, бывало, сверкал в тусклом свете газовых рожков кривой малайский кинжал.