Экваториальная Африка. Май 1899 года
У наблюдавшего за саванной человека исчезли последние сомнения в том, что группа из десяти бойцов, приближавшаяся к селению с запада, представляет собой остатки какого-то из отрядов уара-сура — бывших воинов государства Униоро.
Добрый десяток лет Униоро, под руководством мудрого тирана Каба-Реги, подчиняло себе племена в окрестностях озера Альберта. Государство настолько окрепло при его правлении, что англичане встревожились и решили разобраться с намечающейся проблемой самым кардинальным и в то же время простым способом — вразумить непокорного тирана силами экспедиционно-карательного корпуса.
После шести лет почти непрерывных сражений британцам наконец удалось сломить отчаянное сопротивление. В прошлом месяце Каба-Реги получил два ранения, попал в плен и отправился в ссылку на Сейшельские острова. На трон Униоро британцы посадили его наследника — Китахимбва. Однако сын того влияния, что отец, ни на народ, ни на войска не имел, и многие уара-сура разбрелись по саваннам заниматься наиболее привычным для них делом — грабежом окрестных деревень, принадлежавших в основном племенам вахумо.
Вахумо — скотоводы, и все их богатство — стада быков. Уара-сура, превратившись из солдат в разбойников, разгоняли вахумо, угоняли скот и уносили все, что привлекало их жадный взгляд. Образ жизни скотовода, вынужденного оберегать свои стада и от дикого зверя, и от жадного соседа, далек от миролюбия, однако собственных сил для противостояния закаленным в десятилетиях непрерывных сражений воинам вахумо не хватало.
Пока Униоро правил Каба-Реги, набеги его армии подчинялись его воле, и насилие в какой-то мере контролировалось и дозировалось. Ныне же их нападения на села превратились в кровавые безумства.
На многие километры вокруг, сияя разнообразием оттенков, простиралась африканская степь. Кое-где проступали над луговой травой холмы и обелиски термитников, как острова над океаном, а на горизонте легкой голубой дымкой прорисовывались горы. Свежий ветер, пронесшийся по озерной глади, делал дневную жару вполне терпимой.
Не замечая окрестных красот, на вершине плоского холма, не сводя глаз с тонкой цепочки из десятка уара-сура, бредущей в направлении деревни, притаился белый человек.
Мародеры щеголяли в бумажных рубашках различной степени целостности, преимущественно цвета грязи, сочетая их самым причудливым образом с обрывками парусиновых штанов и набедренными повязками. На первый взгляд это сборище можно было принять за бродячий цирк, если бы не стволы всевозможных винтовок да хищные клыки ассегаев в их руках. Разглядывая приближающийся отряд, наблюдатель удивленно сдвинул широкополую шляпу на затылок. Он мог поклясться, что видел у двух воинов ружья времен войны между американским Севером и Югом. Правда, к его большому сожалению, пара, крадущаяся впереди, разительно отличалась от основной массы и внешним видом, и снаряжением.
Один из них, обряженный в потрепанный красный мундир британского кавалериста, обводя настороженным взглядом местность, сжимал в руках трофейный «ли-метфорд». Чуть поодаль следом вышагивал мрачного вида чернокожий атлет, такой огромный, что леопардовая шкура на его плечах смотрелась короткой дамской мантильей. Помимо ассегая, выглядевшего в его мощной руке детской игрушкой, он сжимал американскую магазинную винтовку, а из-за широкого кожаного с металлическими бляхами пояса виднелась рукоять револьвера.
Этот отряд, еще недавно насчитывавший тринадцать бойцов, человек, ныне лежавший на вершине холма, обнаружил еще вчера. Желая отвратить мародеров от деревни вахумо, он расставил на пути банды десятка полтора ловушек. Судя по всему, часть из них дождалась своей добычи, но потери банду с пути к деревне не сбили, а лишь замедлили продвижение, сделав ее осторожней. В этом селенье белый наблюдатель нашел приют, когда приступ малярии свалил его на пути к побережью, и теперь защиту хозяев от вторжения мародеров считал своим долгом.
Дождавшись, когда дистанция между ним и выбравшимися из зарослей уара-сура сократится до полутора сотен ярдов, человек перекрестился, выдохнул и мягко потянул спусковой крючок маузеровской винтовки.
Восьмимиллиметровая пуля пробила грудь атлета в леопардовой шкуре, заставив его рухнуть на колени и, выронив из рук оружие, что-то зарычать на своем языке. Удачный выстрел, выбив наиболее опасного врага, одновременно послужил сигналом для его товарищей. Чернокожие воины бросились в стороны, затаились, а мгновением позже разразились беспорядочной пальбой, призванной не столько уничтожить противника, сколько успокоить нервы стрелявших.
Не глядя больше на главаря, дергающегося в конвульсиях посреди тропы, мужчина перевел ствол винтовки на пепельно-желтый куст, сквозь листву которого просвечивало алое пятно мундира притаившегося в зарослях бандита. Привычным движением передернул затвор, дождался, пока над стеной травы приподнимется ствол вражеского ли-метфорда, коротко и зло усмехнулся: «А вот хрен тебе!» — и выстрелил.
