Генерал Раевский - [8]

Вот уж кому в сражениях не везло! Человек исключительной отваги, он лез в самое пекло, где в его чине и годах быть совсем не пристало. Едва замечая в неприятельском строю слабину, он бросался туда очертя голову.

Воспрянув от кружки вина, генерал стал демонстрировать раны.

— Вот этот, — ткнул он в шрам на боку, — я получил в первом сражении. Тогда был молод, горяч. Врубился в турецкую конницу с сотоварищами, там меня и пырнули. Но прежде семерых янычар отправил к Аллаху. А вот эту отметину оставила пуля. Прошла, проклятая, сквозь меня. Вот сюда вошла, вон там, — закинул он руку за плечо, — вышла. Зришь? Зато удалось схватить ихнего главнокомандующего, сераскера, стало быть, да двух пашей, Омара и Чаушу. Случилось это в семьдесят третьем году у Карасу. А в следующем году пуля угодила в грудь и тоже прошла насквозь. Это было при Козлудже. А под Шумлой получил рану в левую ногу. Сухожилие малость задело. А вот эта рана из шведской кампании. Пуля попала в правую руку и застряла, чертовка. Хорошо, поблизости дохтур находился. Стащил я рукав чекменя[5], приказываю ему: «Выковыривай!» Он попытался возразить, но я-то был генералом, не посмел он ослушаться. Выковырнул пулю, перебинтовал руку, я тут же на коня и помчался орудия батареи расставлять. А вот это срамная рана, — продолжал Денисов и ткнул в ягодицу. — Угодила, паршивка, когда я привстал на стременах. Хотел подать команду, да не смог: огнём так и обожгло задницу. А вот эта, на ляжке, отметина от ятагана[6]. И на щеке тоже от него.

— Сколько ж у тебя ран, дедуля? — спросил Андриан.

— А я уж и не помню. Сбился со счета. Кажись, восемнадцать, не то двадцать. Вишь, как разрисован.

На его теле не было живого места.

О его храбрости ходили легенды, и, может, потому меле ним и Платовым наблюдалось скрытое соперничество: один другого недолюбливал.

Прослышав о лихом казаке, императрица Екатерина пожелала видеть его. Наверно, она ожидала узреть великана, наподобие своего любезного Григория Потёмкина, и не смогла скрыть удивления, когда в кабинет вошёл ничем не примечательный, разве только хромотой, худощавый жилистый казак.

— Ты и есть Денисов?

— Точно так, ваше величество. Он самый.

— Как же тебе удаётся побеждать столь сильных врагов?

— Смелостью, любезная матушка. Без неё не то что в крепостную, но и в обычную дверь не втолкнёшься.

— Да к тому ж ещё и не генерал…

— Не смею возразить. Без генеральских эполет воевать тяжко.

И стал он генералом.

Рассказывая историю своих дел, дед не обходил вниманием турецкого пашу Черкеса, с которым пришлось ему встретиться у Дуная.

— Понимаешь, он брал силой своей, огромадный такой, что копна в седле, но и храбрости ему не занимать было, да к тому ж лютый. Ейные турки как услышат Черкеса-пашу, так в трепет приходят, дрожат, будто лист осиновый. А тот самый паша как услышит «Денис-паша» — так меня турки прозвали, — зубами заскрежещет, совсем чёрным становится. А из-за чего? Да всё из-за того, что бил я его, хитростью одолевал. Помню, однажды усадил я в скрытую лощину два полка, разъяснил командирам, что и как надлежит делать, а сам повёл полусотню к крепости, где Черкес-паша засел. Подскакали к крепости, лихо джигитуем на виду у янычар, казаки кричат обидное, растравливают их. Словом, делают всё так, как я научивал. Турки в нас из ружей палят, да что толку? Даже ядра из пушек метали. А мы-то в рассыпном строю, и ядра не страшны. И вот вдруг сразу из двух крепостных ворот вылетает турецкая конница, и ведёт её сам Черкес-паша. «Ага, голубчик, — думаю, — ты-то мне и нужен!» Несутся турки за нами, надеются схватить, совсем азарт их одолел. «Алла! Алла!» — кричат. А мы прямиком к лощине, за нами и турки. И попали они в мышеловку. Как капусту тогда их рубили. Вырвались немногие, и Черкес-паша в их числе. Вот с той поры и стал я ему врагом, прозвал Денис-пашой.

— Ну а потом что было, дедунь? — теребил вояку Андриан.

— Сейчас расскажу, дай только табачку вдохнуть.

Дед доставал из кармана табакерку, заталкивал в ноздрю понюшку и, испытывая удовольствие, чихал. Вытирал платком слёзы и продолжал рассказ:

— А однажды я с ним встретился, с этим Черкесом-пашой. Я с полком, и он тоже с такой примерно силой. «Эй, Денис-паша, давай один на один сразимся!» — кричит турок, конечно, толмач мне переводит. «Ах, думаю, чего ж не сразиться! Шашка востра, конь резвый». Говорю казакам, чтоб отъехали подалее, но глаз с меня не спускали: в случае, если турки подлость какую учинят, чтоб мигом подоспели. Отъехали и турки. Остались мы вдвоём, в сотне, а может, чуток и поболее саженях друг от друга. Прокричал он что-то страшное и на меня! Сабля в руке сверкает. А я тоже вырвал саблю — и к нему. Знаю, силой его не одолеть, нужно брать вёрткостью да хитростью. Рубанул он раз, я увернулся, а после полоснул и я, но не по нему, а по поводьям. Уж такого паша никак не ожидал. Вроде бы сам на коне, а в деле — чурка. Конь-то без управления, с ним никак не совладать! От неожиданности турок чуть с седла не брякнулся, да вовремя схватился за шею коня. И тикать! Я — за ним. Он мчится, схватился одной рукой за гриву, а второй бьёт конька саблюкой плашмя, чтоб скорей нёсся. Да ту саблю и выпустил из рук. С умыслом или как, не знаю. Только остался он безоружный. Ну а безоружного, известное дело, не бьют… Так и умчался он.