Генерал коммуны. Садыя - [11]
— Вот я и говорю, — осмелел плановик. — Не слушаются нас, все не по-ихнему. Одним словом — отсебятина. А вот смотрите. В девятипольных севооборотах одни предшественники заменил другими. Горох поменял с кукурузой. Мы такие севообороты обычно всегда относили к неосвоенным.
— А вы чего смотрели?
— Да мы что! Весной Русаков давал сведения по плану, все было в ажуре. Я случайно поехал — вот и натолкнулся, сами понимаете… Пошел к председателю, а он, Чернышев-то, меня по матушке, я тебе не агроном. А Русаков смеется: частичная, мол, замена культур при сохранении севооборота в целом — это привилегия агронома. Право, дескать, его. Я вам скажу, что действия Русакова заразительны, — тихо, будто по секрету, доложил плановик, — вон и Ярцев из Вишневого, чуть что — на дыбы: мол, Русакову можно, а мне, выходит, нельзя…
Волнов насупился, строго посмотрел на плановика.
— Так что делать? — сотрудник стоял почти навытяжку, и в голосе его сквозила виноватость.
— Немедленно вызвать Русакова!
Лицо плановика стало серьезно-деловым; кивнув, он тотчас же вышел.
Волнов, оставшись один, заходил по кабинету.
«Ох уж этот Русаков… Сколько он мне крови испортил! И теперь опять. В области знают, что у нас с севооборотами все в порядке, а он номера выкидывает…»
11
Было время, Волнов благоволил к Русакову. Когда районом командовало территориальное сельхозуправление и у руля был Волнов, он часто заезжал в Александровку и, останавливаясь у Русаковых, не раз предлагал агроному идти работать в управление.
— Чудак ты, Русаков, — говорил в ту пору Волнов. — Неужели тебе в управлении будет хуже, чем здесь. Ну? В твое распоряжение легковушку свою отдам, лучшую. Агроном ты стоящий, любишь землю… Сделаем из тебя образцового руководителя. Ну, как?
Русаков не соглашался.
— Не надо из меня делать образцового руководителя, Петр Степанович! — Сергей тихонечко царапал кончиком вилки клеенку. — Их и без меня предостаточно.
Волнов недовольно причмокнул, поморщился, встал и вышел из-за стола.
— Неправильно ты понимаешь работу управления. Ну ничего, Батов еще с тобой будет говорить.
Мать, с сердитым видом убирая посуду, толковала свое:
— И не вздумай. Все при тебе — и жена, и угол, все есть… Отец мечтал о том, чтобы ты при доме был…
— Да я никуда и не собираюсь, мама.
Потом Сергей не раз слышал, как в горнице мать ворчала при жене.
— Ты волю мужу не давай и не соглашайся, если что. Понапрасну сманивают. Все мы родились и жили в Александровке. У него и здесь место неплохое, видное. Знаем мы этих районных, день и ночь все в разъездах, щей домашних не поедят, все по чужим углам.
Ну и скажет мама! Была смешна материнская тревога. Разве мог уехать из своей Александровки Сергей? Вот уже четвертый год, как он работает агрономом, четвертый год…
Волнов был настойчив, Русакова действительно тогда вызвали к секретарю парткома Батову. Волнов уже ждал его. Вынул часы, массивные, на цепочке, и улыбнулся.
— Точно, не опаздываешь. По старой армейской привычке люблю, когда люди не опаздывают.
— А я раньше, в студенчестве, всегда опаздывал, — сказал тоже с улыбкой Русаков, — теперь привыкаю… Ну что, сейчас поведете на проработку?
Проходя с Сергеем в кабинет Батова, Волнов усмехнулся:
— Не то слово. Скорее на притирку…
Батов разговаривал по телефону, когда вошел Русаков; оторвался от трубки, сказал, что рад видеть, пожал руку. Сергей ждал, пока окончится телефонный разговор, и время от времени вскидывал испытующий взгляд на Волнова.
— Ну вот что, старина, — чуть улыбаясь, сказал, наконец, Батов. — Жалобы на тебя поступают… Чернышева обижаешь.
— Обижаю, — в тон ему заявил Русаков. — Пусть не подменяет агронома.
— И Волнова обижаешь?
— Обижаю, — опять согласился Русаков. Батов нравился ему свободной, хитроватой манерой разговора.
Батов посмотрел на Русакова в упор.
— Ну, а как с управлением? Пойдешь работать?
Чувствуя, как лицо и шея покрываются капельками пота, Русаков сказал:
— Нет, не пойду.
Волнов нервно ходил по кабинету. Батов чего-то выжидал. Потом улыбнулся и подмигнул Русакову.
— Ну, раз ты такой твердый, скажи, почему?
— Михаил Федорович, от души скажу, бумажное у нас сейчас управление.
Волнов даже руками всплеснул:
— Батов, слыхал?!
Удивился и Батов, и брови его нахмурились.
— Постой, постой… По-твоему, значит, управление ненужная надстройка? Так надо понять тебя, что ль?
Русаков смутился от столь прямого вопроса, даже растерялся.
— По-моему, когда была старая структура, было проще, — заметно волнуясь и потому досадуя на себя, сказал Русаков.
— Стоит ли такого брать в управление? — Батов повернулся к Волнову. — Что ты скажешь?
— Я думаю, что работа в районе придаст ему масштабность мышления, прибавит ума-разума.
— Петр Степанович, а может быть, нам все же нет смысла силком тащить к себе Русакова?
Батов прошелся по кабинету и хитровато сузил глаза.
— Мы здесь в парткоме думали… Что, если рекомендовать Сергея Павловича секретарем парторганизации колхоза.
— Секретарем? — Русаков удивился. Всего он мог ожидать, только не этого.
— Но секретарь… это освобожденная должность…
— А вы будете не освобожденным. Хорошее ведь сочетание: агроном и секретарь колхозного парткома.
В романе «Генерал коммуны» писателя Евгения Белянкина по-прежнему волнуют вопросы общественного долга и гражданской смелости. Герои романа — агроном Сергей Русаков, человек твердого и решительного характера. Большое внимание писатель уделяет теме преемственности поколений. Жизненный подвиг отца Русаковых находит свое продолжение в делах его сыновей — Сергея и Ивана Русаковых.
В свое время журнал «Молодой коммунист» писал о романе «Садыя», как о романе, полном поисков и трудовых дерзаний нефтяников Альметьевска, а героиню его — секретаря горкома Садыю Бадыгову — журнал назвал прямой наследницей сейфуллинской коммунарки.
Новый остросюжетный роман Евгения Белянкина, лауреата премии «Золотой венец границы», автора таких романов, как «Застава», «Девятый вал», «Оборона Севастополя», «Империя контрабандистов», «Схватка у Красных камней», повествует о жизни суворовцев. Мальчишки с красными лампасами, мечтающие стать офицерами. Сколько бурлит энергии, присущей этому возрасту. Сколько романтики и безрассудства… Автор нарисовал увлекательную картину жизни подростков с их порой авантюрной психологией и жаждой дружбы. Но вот суворовское училище и курсантские годы позади.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.