Генерал БО. Книга 1 - [22]

— А вы тоже скучаете?

— Ах, что вы, чего скучать.

— Почему же не скучать, когда скучно?

— Хи-хи-хи, — хихикнула девочка в руку, тут же откинулась лицом к Савинкову, обеїцая страсти-мордасти. Она всегда так делала, когда не знала, что ответить гостю и это выходило всегда приятно.

Савинков смотрел на пудреное лицо. На блестевшие совиные глаза, на очерченые губы.

— Зачем так сильно пудритесь?

— А вы ништо не любите пудреных? Чай белей то лучше, — сказала девочка и пошла вдруг весело вертя задом, прижимаясь к Савинкову.

Девочка была глупая, беспомощная, не умеющая торговаться, идущая на все. Она не знала, что молодость и, в сущности, красивое тело, стоят больше чем трешницы, которые дают сумасшедшие с Невского.

— Поедемте на извозчике, пешком далеко. — Подсадил ее в экипаж. Она села стремительно, ничего не говоря. В экипаже взял маленькую руку и сжал. Она привалилась, сияя кошачьими в темноте глазами. Савинков откинул, крепко обхватив за спину поцеловал в губы, ощутив запах пудры и слабый алкоголя.

Ни извозчику, ни прохожим, ни городовому не было до них дела. Тогда пришлось бы смотреть на все едущие Петербургом пары. А их ехало тысячи. На лихачах. В каретах, автомобилях. На ваньках.

Многие были даже интереснее проститутки и террориста, которым было скучно.

8.

Сквозь вестибюль швейцар проводил дикенькой улыбочкой. Было непонятно, почему такая улыбочка рождается у швейцаров, провожающих людей с женщинами.

Савинков долго не попадал ключем в скважину. Девочка стояла в полутемноте коридора. Когда открыл, она шагнула в темноту номера. Штепсель, повернувшись, осветил тоскливость дешевой гостиницы. Красные обои с рисунком напоминающим чертей с разводами, стул, умывальник. Стена противоположного дома уперлась в окно, лишив перспективы.

Девочка еще не раздевалась. Стояла упершись худыми руками в бедра.

— Ну что же ты не раздеваешься, — пробормотал Савинков, охватывая хрупкую фигурку.

— Постой я разденусь, — прошептала она не делая никакого движения, чтобы высвободиться.

Савинков, целуя, чувствовал, что семнадцатилетние губы мягки, невыразительны, не сопротивляются ничему. И вся она, опавшая, глупая, ничего не смыслящая. Он отпустил ее, чтобы разделась. Проводя рукой по лицу, как от усталости, сел на диван и закурил папиросу.

Потом потушил электричество. Номер стал темен. Белело постельное белье и раздевшиеся люди. Чем покорней, бессловесной была женщина, острее чувствовал подкатывающееся бешенство он. Она не представляла, что он чувствует и чего хочет.

Она привыкла одеваться в темноте по нескольку раз в ночь. Одевалась быстро. Савинков слышал всхлипывающий плач. Вспыхнуло электричество. Услыхал, протопали каблуки. Девочка пудрилась у зеркала. Потом повернулась к постели:

— Я ухожу, — сказала она.

Савинков понял: надо платить. Надел рубаху, в одной рубахе пройдя к пиджаку, вынул пять рублей.

Она сунула в сумочку и вышла.

Ночь была в разгаре. Улицы плыли желтым огнем. Где-то бились длинные глухие удары часов. — Поздно, — сказал Савинков. Пахло телом, измятым бельем. Он сидел в рубахе на диване. Опершись руками о стол, держал в руках голову, было скучно.

9.

Уж один раз Иван Фомич как будто заметил филера. Что-то неладное показалось и товарищу Петру, в разговоре с дворником на постоялом. А утром в комнату Савинкова приоткрылась дверь.

— Войдите! — крикнул Савинков.

Как бы приседая, в комнату вошел старый еврей в потертом сюртуке с пугливыми глазами. Танцующей походкой он шел к столу и сел.

— Здравствуйте, господин Семашко, — сказал он, лицо пересеклось многими складками.

— Я не имею чести вас знать.

Вошедший улыбался, как старый друг, улыбаясь рассматривал Савинкова, словно собирался писать портрет.

— Мы кажется с вами немножко знакомы, господин Семашко?

— Что вам угодно?

— Вы же писатель Семашко, мне угодно вас пригласить для сотрудничества.

— Я представитель фирмы резиновых изделий братьев Крамер. Вы ошиблись, потому, простите пожалуйста, — Савинков встал, указывая вошедшему на дверь.

— Что значит вы не писатель? Что значит вы представитель фирмы? Моя фамилия Гашкес, но если вы не хотите продолжать разговор. — Гашкес сжал плечи, фигура стала до жалости узкой. Он встал и идя к двери, дважды оглянулся на Савинкова.

«Готово. Следят. Сейчас за Гашкесом ворвутся жандармы». И когда Гашкес еще не дошел до двери, Савинков уже обдумывал, как выбежит из номера и в гостиницу не вернется.

В коридоре было тихо. «Задним ходом, во второй двор». Савинков накинул пальто, отшвырнул шляпу, взял кепи, подбежал к зеркалу. Взглянул.

Выход на черную лестницу был в самом конце. На Савинкова дохнули прелость, смрад, вонь кошками, помоями, отхожим местом. Он спускался. В голове билось «не убегу, схватят, виселица». Он был уже на пыльном дворе. С дворником ругался какой-то тряпишник. Савинков сделал несколько шагов по двору. Но было ясно, двор не проходной. Стало быть выходить надо на улицу, где у входа вьпцики и жандармы.

Савинков стал у отхожего места, как бы за нуждой, смотрел в ворота, ждал не мелькнет ли пустой извозчик. И когда дворник закричал:

— Чего пристыл, нашел место, лень зайти то, чооорт!