Генерал - [91]

— Что я могу сказать? Пусть будет по-вашему!

В последних словах Смородиной Пронину почудилась надежда, поэтому, поднявшись и надев фуражку, он не спешил уйти. Прошелся рукой по пуговицам гимнастерки, поправил пряжку ремня. Ему казалось, что, увидев, как он огорчен, Лена смягчится, скажет: «Не уходи». Но желанных слов он не услышал — Смородина сидела за столом с таким видом, словно хотела сказать: «Ну, кто следующий?» «И зачем я только пришел сегодня? — думал Пронин, берясь за скобу двери. — Может, попал под горячую руку? Пришел бы в подходящий момент, может, по-другому бы встретила. Столько ждал, столько выбирал время для встречи, и вот… Нет, не надо было сегодня приходить», подумал он и взглянул на Смородину.

И в тот же момент Лена подняла голову от стола.

— Когда я решила соединить свою жизнь с вашей, я представляла вас совсем другим. Открытым, честным, прямым!.. Жизнь показала, что я ошиблась. Поэтому будет лучше, если мы расстанемся сразу. Не буду скрывать… — Голос ее дрогнул, на глаза навернулись слезы, она замолкла на мгновение, и, чтобы не показать Пронину слез, отвернулась к стене: — Не буду скрывать, у меня был от вас ребенок…

— Ребенок!.. — повторил Пронин и сел на стул, словно внезапно обессилев.

— Я не раз пыталась поговорить об этом с вами, а вы не пожелали даже меня видеть… Что оставалось делать? Ребенок был бы… А его нет. — Глаза Лены наполнились слезами, и, уже не скрывая слез и не отворачиваясь больше, она сказала: — Теперь у меня ничего не осталось от моей любви к вам, и нас уже ничто не связывает. — Смородина с трудом сдерживала себя. Теперь вы свободны, Николай Никанорович. И прошу вас: оставьте меня одну.

Пронин ушел, не попрощавшись.

2

Оправившись от раны, полученной под Котельниково, Густав Вагнер явился за новым назначением. Несколько месяцев он служил в штабе сухопутных войск, инспектировал армейские части на Восточном фронте, писал толковые и обстоятельные донесения и ждал новых распоряжений. Ему нравилась его новая должность: он не нес никакой персональной ответственности за состояние войск и за исход той или иной операции и мог не беспокоиться за свою жизнь. В то же время от него, от его мнения многое зависело, это все понимали, многие искали случая сойтись с ним поближе; он свел знакомство с рядом известных и влиятельных генералов, от которых он и сам мог зависеть, сблизился с видными военными специалистами, и многому научился, находясь рядом с опытными военачальниками, и изо всех сил старался угодить кому следует, чтобы создать о себе положительное мнение, не упустить прекрасную должность, открывающую столько возможностей.

Но всему приходит конец. Вслед за радостной вестью о присвоении ему звания генерал-лейтенанта, от которой он возликовал, и по случаю которой даже устроил небольшую пирушку, пришла другая весть, испортившая ему настроение: Вагнер получил новое назначение и вступил в командование танковым корпусом…

Сорок четвертый год начался для немецкого командования с больших неприятностей. Четырнадцатого января войска Ленинградского и Волховского фронтов перешли в наступление под Ленинградом и Волховом. Между двадцать четвертым и двадцать шестым января войска Первого и Второго Украинского фронтов, перешедшие в широкое наступление на правом берегу реки Днепр, окружили группировку немецких войск в районе Корсунь-Шевченково и приступили к ее ликвидации. Назревали и другие удары, это чувствовал каждый мыслящий человек.

Фюрер, ежедневно получая горькие вести с Восточного фронта, как обычно, искал виноватых и занялся перетасовкой высшего командного состава, выдвигая новых людей, которые этим выдвижением обязаны лишь своим качествам, как он думал, и ему, фюреру. Был в числе выдвиженцев и Вагнер — да, он стал командиром танкового корпуса в составе группы армий «Центр», и попрощавшись с семьей, которую частенько навещал в минувшие месяцы, отправился в холодную Белоруссию. Приняв командование корпусом, он стал знакомиться с положением дел и с людьми.

И первым, кого он встретил, был бывший начальник штаба дивизии Герман Динкельштедт — теперь, как и следовало ожидать, он командовал дивизией, имел чин генерала.

Встретившись, старые друзья вспомнили бои под Сталинградом, Волгу, Миус-фронт.

— А ты здорово изменился с тех пор, как стал командиром дивизии, заметил Вагнер, — стал солидным, располнел.

— Полнота генеральская примета, — смеясь, ответил Динкельштедт.

Однако Вагнер даже не улыбнулся этой шутке.

— Я очень рад твоему повышению и поздравляю тебя, генерал, надеюсь, что нам с вами сейчас больше повезет, чем на Волге.

— Я тоже радуюсь, что вы стали генерал-лейтенантом и командуете нашим корпусом. Я рад, что снова служу вместе с вами, и надеюсь, что мы оправдаем надежды фюрера.

Так высокопарно ответил Герман Динкельштедт Густаву Вагнеру, а сам подумал: «Не оправдаем мы ничего под командованием твоим, старая тыловая крыса; что ты умеешь, и что ты знаешь? Будешь сидеть позади и покрикивать: „Герман, вперед!“ Тоже мне, вояка, рассчитывает на успехи… Тебе бы в приемных подошвами шаркать, а не корпусом командовать!»