Гелиогабал - [9]

Она тратит, не считая; и не умеет, подобно Юлии Мэсе, плести хитроумную интригу, но она вынашивает великие планы. Превыше всего — амбиция и сила. Амбиция в крови, и порой даже выше крови. Пусть два сына убивают друг друга на ее глазах — она прощает смерть живому, потому что этого живого зовут Каракалла, и он царствует. И еще потому, что она превосходит Каракаллу умом и сохраняет трон, отправив его вести войны в дальних краях.

Латинский историк Дион Кассий[52] утверждал, что Юлия Домна спит с Каракаллой в крови своего сына Геты, убитого Каракаллой. Но Юлия Домна спала только с представителями царского рода, прежде всего представителями рода, ведущего начало от солнца, откуда вышла она сама; затем — с представителями римской императорской семьи, которую она покрывает, как конь кобылу.

Однако эта сила не обходится без снисходительности, без попустительства. При дворе Юлии Домны царит всеобщее веселье с тех пор, как ей удается насадить в Риме привычки и обычаи Сирии, воспользовавшись покровительством своей сестры Юлии Мэсы и ее дочерей.

Возможно, сперма течет потоком, но это — умная река, и этот поток спермы знает, что он не пропадет.

Ибо податливость здесь — всего-навсего пена на волне этой силы, гребень, трепещущий на ветру.

Ничто не может сломить эту необыкновенную женщину. Когда уходит война — возвращается поэзия. И все это время у нее под каблуком ее сестра со своими дочерьми, которые увековечат род Солнца.

Гелиогабал рождается в Антиохии[53] в 204 году, во времена правления Каракаллы.

И Каракалла, Мэса, Домна, Соэмия — мать Гелиогабала, в ту пору вдова Вария Антонина Макрина[54], и Маммея — мать Александра Севера и вдова Гессия Марциана, куратора зерна и воды, — вся эта компания вместе спит, беснуется, пирует и окружает себя сирийскими факирами, требуя, чтобы они постоянно пребывали в состоянии транса.

Затем, неподалеку от храма луны, мужского культа бога Луна (Lunus), убивают Каракаллу[55], — это происходит в тот момент, когда он сходит с лошади, чтобы облегчиться.

И Макрин, новый император, усаживается на римский трон, никогда больше не возвращаясь в Рим, и воображая, что можно управлять из сирийской глубинки, где он организовал убийство Каракаллы.

Из-за этого, возможно, и происходит воцарение Юлии Домны. Макрин оставляет ее там, где она находится[56]: он ее почитает, не трогает, — а Юлия Домна не возвращается. Однако она больше не настоящая царица. Она еще сохраняет титул, почести, эскорт (включая вооруженную охрану) и, самое главное — сокровищницу царицы (сокровищница — важнее всего); но она больше не принимает участия в управлении империей и втихомолку организует заговор, чтобы вернуться к власти.

Макрин узнаёт об этом и поспешно возвращает в Сирию Юлию Домну, Юлию Мэсу, Юлию Соэмию и Юлию Маммею, а также маленького Вария Антонина из семьи эмесских Бассианов, которого мы назовем Гелиогабалом, хотя он еще не получил этого имени.

Мать Гелиогабала в момент его зачатия находилась в Риме и, следовательно, Каракалла мог быть его отцом, хотя в ту пору ему было только 14 лет. Но почему бы четырнадцатилетнему римлянину, сыну сирийки, не сотворить ребенка восемнадцатилетней сирийке? Это случайность, что Гелиогабал родился не в Риме, а в Антиохии, во время одного из таинственных переездов, которые семья Бассианов совершала регулярно: от римского двора — к храму Эмесы, проезжая через военную столицу Сирии.

По возвращении из Сирии Юлия Домна, которая превыше всего ценила верховную власть и для которой любовь была не в счет (а поэзия Аполлония Тианского и некоторых других была для нее высочайшей формой власти), Юлия Домна, которая не могла вынести потерю короны, решает умереть от голода — и она это делает.

Таким образом, в Сирии водворяется Юлия Мэса и ее потомство.

Итак, 211 год после Рождества Христова.

Гелиогабалу почти 7 лет, и уже два года как он посвящен в жрецы солнца. Но вокруг маленького Эмафийского государства, Эмата[57], которым он правит, раскинулась Сирия, пустынная и пустая, и было бы важно узнать, что она собой представляет.

С военной точки зрения она спокойна. С физической и географической точек зрения она представляет собой примерно то же самое, что и сейчас. В настоящее время река Оронто, омывавшая стены храма Эмесы, как бы обнимая его своим изгибом, перестала их омывать. Антиохия называется Антакией, а Эмесу теперь называют Хомс. От храма солнца не осталось абсолютно ничего, так что веришь, что он исчез под землей. Он действительно исчез под землей, а там, в полустадии[58] правее, построили мечеть, обращенную к западу; простая мощеная площадь скрывает великолепный фундамент храма, и никому не приходило в голову вести там раскопки.

В городе Хомсе воняет так же, как в Эмесе, поскольку любовь, мясо и дерьмо, — всё здесь под открытым небом. Кондитерские рядом с отхожими местами, а ритуальные скотобойни возле мясных лавок. Все это кричит, вырывается наружу, занимается любовью, выплескивает желчь и сперму, как мы сейчас — наши плевки. В узких улочках, на одинаковом расстоянии, словно отмеренном большими шагами — так могли бы ступать огромные статуи Ашшура