Гелиогабал - [16]

Не существует принципа тонкой материи, или принципа серы или соли, но за солью, ртутью или серой[74]кроются материи еще более тонкие, которые до самой вершины органической вибрации осознают, учитывают разнообразие разума, проявленного в вещах; и для того, кто хочет быть представленным этими вещами, лишь числа[75] позволяют осознать их отдельное существование.

Конечно, я не придерживаюсь дуализма Дух-Материя; но между тезисом, который отдает все предпочтение духу, и тезисом, который отдает предпочтение материи, по-моему, невозможно какое-либо согласие или примирение до тех пор, пока мы будем жить в мире, где разум сможет стать чем-нибудь, только если он согласился материализоваться.

Материя существует только с помощью сознания, а сознание — только в материи. Но, в конечном счете, именно сознание всегда сохраняет первенство.

И возвращаясь к вопросу о том, существуют ли принципы, которые могли бы принимать в расчет существование материи, вещей, мне кажется, на него теперь легко ответить так: принципов нет, но существует материя и даже твердые тела, и в их твердости есть разреженность; и есть совокупность единой материи, дающая идею совершенства, — и даже есть сущности, способные осознать Бытие, которое вытекает из Единого Целого.

Все это имеет значение только для данного мира, который расширяется и приобретает резкость, а также для мысленного взгляда, устремленного в суть вещей, — причем только тогда, когда он пытается увидеть эту суть. Но совершенно очевидно, что если в сознании ничего нет, то все, что существует, является производной сознания. И вещи тоже являются производными сознания. Они имеют преходящую и функциональную пользу; но имеют значение только для созданного.

Все существует только как производное, и все производные сводятся к одной — и печень, окрашивающая кожу в желтый цвет, и мозг, сам себя заражающий сифилисом, и кишечник, выводящий отбросы, и пылающий взгляд, что сродни огню, — сводятся для меня, если я умираю, к сожалению, что я жил, и к желанию с этим покончить.

Впрочем, можно произвести то же самое деструктивное, или, точнее, сжимающее, действие, которое устранит случайные аспекты вещей, чтобы привести их к единому целому, неважно какому Что касается меня, то я делаю это с Числами; так как для того, кто мыслит Числами, это также сводится к отдельному свойству, которое живет, только если оно отдельно, и в тот момент, когда его отделяют; но нет необходимости складывать что-либо, чтобы осознать его продолжительность.

Мне придется сделать большое умственное усилие, чтобы рассмотреть то, что существует под видом количества, или, скорее, то, что отделяют и исчисляют, заканчивая подведением зловещего итога. И пусть не говорят, что Числа, в том смысле, как их рассматривал Пифагор, не приводят к количеству, к множеству, и что смысл, напротив, сводится к отсутствию этого множества. И что цифра, начертанная в своем самом высоком значении, является символом того, что невозможно достичь, рассчитывая или измеряя.

Я полагаю, что уже смог внушить своему разуму достаточно жуткий взгляд на отсутствие множества, так что-бы получить хотя бы слабое представление об этом. Но, рассчитывается или нет состояние, которое приводит к разделению принципов, — я имею в виду образы, — оно подчиняется законам, следуя которым Числа могут дать откровение.

Числа, то есть степени, или уровни вибрации.

И если Число 12 обозначает интегральную, полную зрелость идеи Природы на уровне ее совершенной экспансии, законченного расширения, то потому, что оно состоит из трех полных циклов вещей, которые представлены цифрой 4; где 4 является цифрой осуществления в абстракции или цифрой креста, заключенного в круг, или четырьмя точками, или узлами магнетической вибрации, через которые все сущее должно пройти; а 3 — это треугольник, который трижды касается круга, круга, внутри которого содержится 4, и управляет им через Триаду представляющую собой первый модуль, первый оттиск изображения, или первый образ отделения от единого целого[76].

Все эти состояния или узлы, все эти точки, эти уровни великой космической вибрации связаны между собой и влияют друг на друга.

Но если 3, чистое или абстрактное, остается зафиксированным в принципе, в основе, то 4, совсем самостоятельно, впадает в чувствительность, где вращается душа, а 12 — в реальность, которую попирают ногами и где надо драться, чтобы есть без поедания.

Если 12 делает возможной войну, при этом оно ее еще не рождает, 12 — только возможность войны, тантализация, муки войны без войны, поэтому есть что-то от 12 в случае Тантала, в этом изображении стабильных, но враждебных сил, поскольку они противопоставлены, но еще не могут поглотить друг друга.

Война изображений, представлений или принципов, с мифами на внешней стороне и с действующей магией внутри — это единственное объяснение, которое помогает устоять античному миру. Короче говоря, оно демонстрирует природу его беспокойства, предубеждений и интересов.

И символом этой войны, если смотреть на нее сверху, является мясо. По меньшей мере, один раз она воплотилась в мясо; всего лишь раз, но всерьез и надолго, ее непримиримые битвы нарушили управление человеческими делами, когда люди, сражавшиеся друг с другом, знали, почему они дерутся.