Гелиогабал - [15]
Тем не менее, в любви есть сознание; и я сомневаюсь, что христианские святые, сгоревшие живьем, вознесенные до вершины своего существа, до головокружения от того, чего больше нет, когда-либо смогут перейти эту пугающую грань, где все, что существует, сжимается и завершается в том, чего нет.
И вновь я возвращаюсь к богам, к этим богам-опустошителям, которые поедают друг друга, точно крабы в корзине.
Это завораживает — осознать, что чем древнее культ, тем ужаснее становятся образы его богов, и только ужасное в образах богов заставляет нас их понимать.
Так что эти боги годятся только для Бытия и битвы в хаосе.
В материальном мире не существует богов. В равновесии природы не существует богов. Боги родились из-за разделения сил и умрут от их воссоединения.
Чем ближе они к творению, тем страшнее их образы, соответствующие основам, которые в них заложены.
Платон говорит о природе богов, он идентифицирует их с принципами, с основами, не позволяя нам увидеть их более ясно в тех основах и устоях, которые представляют собой силы, и в тех силах, которые являются богами.
Ямвлиху задали вопрос, желая узнать, почему солнце и луна, которые являются богами, — видимы, хотя боги не имеют тел.
И вот что ответил Ямвлих в «Книге Мистерий»[73]:
«Боги не объемлются телами, они сами включают в себя тела божественными жизнями и божественными действиями. Они также не обращены к телу, но обладают телом, обращенным к божественной причине».
Богов, которых вложили нам в головы, создали грубые поколения людей, и если теперь (я говорю только об авторах, которых фальсифицируют в школах), мы еще способны понять Платона так, как его надо понимать, мы смогли бы, следуя путями древней эзотерики, вновь подняться до понятия «богов-принципов», «богов-основ», которых не следует смешивать с антропоморфными изображениями богов.
Впрочем, вот в чем вопрос:
Существуют ли действительно принципы? Я хочу сказать, отдельные, обособленные принципы, основы или начала, существующие за спиной всего видимого? Или, иными словами: разве у богов языческого пантеона было менее устойчивое и менее значимое существование, чем у тех принципов, которые определяют наши взгляды? И этот вопрос порождает следующий: существуют ли в разуме человека действительно обособленные способности?
Впрочем, можно спросить себя, не является ли убеждение чем-то иным, нежели просто вербальной способностью; а это приводит к желанию узнать, есть ли что-нибудь вне мыслящего разума и существуют ли в абсолюте принципы в виде реальности или в виде существ, которые обособляют свои энергии.
В какой мере и насколько высоко можно подняться к истокам творения, когда принципы, живущие как обособленные реалии, ускользают от игры разума вокруг них?
И имеется ли в самом человеке что-либо подобное способностям-принципам, которые имели бы отличное существование и могли бы жить обособленно?
Существуют ли моменты вечности, которые могли бы фиксироваться так, как фиксируются музыкальные знаки, узнаваемые всеми? И являются ли эти знаки обособленными, раздельными?
Для алхимиков эти зафиксированные моменты вечности соответствуют появлению звезды в тигле.
Этот вопрос мне кажется глупым. Потому что абсолют не нуждается ни в чем. Ни в боге, ни в ангеле, ни в человеке, ни в разуме, ни в принципе, ни в материи, ни в непрерывности.
Но если в непрерывности, в длительности, в пространстве, в небе сверху и в преисподней внизу принципы живут обособленно, то они уже существуют не как принципы, а как вполне определенные организмы. Созидательная энергия — это слово, но слово, которое делает возможными некоторые вещи, воодушевляя их своим внутренним огнем. И так же, как в созданном мире имеются все свойства материи, все аспекты возможности, элементы, которые исчисляются большими числами и измеряются своей плотностью, так и творческий поток, который воспламеняется при контакте с вещами, — а каждая вспышка жизненного огня у вещей тождественна мысли, — этот поток в закрытых организмах, которые движутся от нашей материальной грубости к невероятной тонкости, и составляет то, что называют Сущностями, и является ничем иным, как дуновением во времени.
Принципы имеют значение только для мыслящего разума, и только тогда, когда он мыслит; но вне мыслящего разума принцип превращается в ничто.
Не размышляют об огне, воде, земле, небе, их узнают и называют, поскольку они существуют; но за водой, огнем, землей или небом, за ртутью, серой и солью существуют материи еще более тонкие, которые разум не может назвать, поскольку не научился их узнавать, но нечто более тонкое, чем разум, гораздо более глубокое, чем все, что находится в наших головах, уже пытается и сможет их узнать, как только разум даст им имена. Если принципы имеют значение для разума, то вещи имеют значение для вещей; и не существует предела тонкости вещей, так же, как не существует препятствий для проницательности разума.
На вершине уже установленных, определенных сущностей, согласно бессчетным разновидностям материи, есть то, что в тонкости сущностей, в необузданной силе вулканического огня соответствует генерирующим, формообразующим принципам всего видимого: мыслящий разум может назвать это принципами, которые, по отношению к бурлящей совокупности существ, соответствуют сознательным уровням Воли внутри Энергии.
Тараумара — племя индейцев, живущих на севере Мексики, в штате Чиуауа.В 1936 году французский поэт и режиссер Антонен Арто отправился к ним, чтобы изведать «путь Сигури» — приобщиться к тайнам жрецов, использующих в своих ритуалах галлюциноген пейотль. Над книгой о своем опыте Арто начал работать в психиатрической лечебнице, в которую был заключен вскоре после возвращения из Мексики.* * *Вся жизнь таруамара вращается вокруг эротического ритуала пейотля. Корневище пейотля — гермафродит, оно напоминает и мужские, и женские гениталии.
Переложение готического романа XVIII века, «Монах» Антонена Арто - универсальное произведение, рассчитанное и на придирчивость интеллектуала, и на потребительство масскульта. Основатель «Театра Жестокости» обратился к сочинению Грегори Льюиса в период, когда главной его задачей была аннигиляция всех моральных норм. Знаменитый «литературный террорист» препарировал «Монаха», обнажил каркас текста, сорвал покровы, скрывающие вход в лабиринты смерти, порока и ужаса. «Монаха» можно воспринимать и как образец «черной прозы», объединяющей сексуальную одержимость с жесткостью и богохульством, и как сюрреалистическую фантазию, - нагнетание событий, противоречащих законам логики. Перевод романа издается впервые.
Сборник произведений Антонена Арто (1896–1948) — французского актера, режиссера, поэта, драматурга, прозаика, философа и публициста — включает сочинения разных жанров: сюрреалистические пьесы, театральные манифесты, лекции и главное произведение Арто «Театр и его Двойник» — изложение театральной системы в сочетании с философской картиной мира. Книга «Театр и его Двойник» представлена в новом переводе, адекватно передающем поэтический язык и интеллектуальную глубину оригинала. Остальные произведения публикуются на русском языке впервые.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.