Гелиогабал - [12]

.

Отосланная Макрином в Эмесу, она перевозит туда и имперскую казну, собранную Юлией Домной, и сокровищницу сирийского жречества, которая покрывалась плесенью где-то в Антиохе; все это она закрывает в ограде храма, считающегося неприкосновенным и священным.

Мышка, она выполняет свою мышиную работу, без остановки вертится в кругу разнообразных забот: она увеличивает, она подпитывает снизу славу Гелиогабала; она ее подпитывает со всех сторон, не гнушаясь никакими средствами.

На пьедестале, который она подставляет под священную статую юного принца, красота Гелиогабала играет свою роль, равно как его изумительный ум и раннее развитие.

Гелиогабал рано обрел ощущение единства, целостности, которое является основанием всех мифов и всех имен; и его решение назваться Элагабалом, и неистовое упорство, с которым он заставил себя забыть свою семью и свое имя и идентифицироваться с богом, который их защищает, — вот первое доказательство его магического, необычайного монотеизма, который становится не только словом, но и действием.

Этот монотеизм он вводил затем во все свои дела. И именно этот монотеизм, это единение со всем и вся, препятствующее капризам и множественности вещей, я и называю анархией.

Если чувствуешь глубинное единство всего, ты ощущаешь и анархию, а также силу, необходимую для того, чтобы сократить различия между вещами и привести их к единству. Тот, кто чувствует единство, ощущает и множественность вещей, эту пыль внешних аспектов, через которую следует пройти, чтобы сократить их и разрушить.

И Гелиогабал, придя к власти, оказался на самом лучшем месте, чтобы сократить человеческую множественность и привести ее через кровь, жестокость и войну к чувству единения.

II ВОЙНА МИРОВОЗЗРЕНИЙ

Если взглянуть на сегодняшнюю Сирию с ее горами, морем, рекой, городами и звуками, создается впечатление, что здесь недостает чего-то главного; как недостает кишащего и полного жизнью гноя в нарыве, который вскрыт и очищен. Что-то ужасное, избыточное, грубое и, если угодно, мерзкое, покинуло вдруг, резко, как воздух из лопнувшего воздушного шара, как грохочущий «Фиат»[65] Бога, выбрасывающий свои вихри, как спираль пара, что рассеивается в лучах предательского солнца, — так это нечто покинуло небесную сферу и гнилые стены городов.

Там, где в момент смерти, религия Ichtus[66], коварной Рыбы, обозначает крестами свой путь по виновным частям тела, религия Элагабала превозносит опасную активность мрачного репродуктивного органа.

Между криком галла, который оскопляет себя и бежит в город, потрясая своим твердо и решительно отрезанным членом, и подвыванием оракула, голосящего на берегу священных живорыбных садков, рождается гармония, околдовывающая и торжественная, основанная на мистике. Это не согласованность звуков, но ошеломляющее согласие вещей, которое демонстрирует, что в Сирии, незадолго до появления Гелиогабала и в течение нескольких веков после него, еще до того, как труп римского императора Валериана[67], окрашенный в красный цвет, распяли на фронтоне храма Пальмиры[68], черный культ не боялся открывать свои чары мужскому солнцу, обратив его, таким образом, в соучастника своего печального действа.

В чем же, в конце концов, заключается эта религия солнца в Эмесе, ради распространения которой Гелиогабал, в конечном счете, отдал жизнь?

Важно не только то, что руины в пустыне еще хранят зловоние человека, что менструальное эхо движется там, в мужских водоворотах неба, и что вечная борьба мужчины и женщины проходит через каналы, засыпанные камнями, через колонны, раскаленные горячим воздухом.

Поразительная магическая дискуссия, противопоставляющая небо — земле, а луну — солнцу, которую разрушила религия Рыбы, больше не разыгрывается в ритуальном действии праздников и все же лежит в основе нашей сегодняшней инертности.

Издалека можно презирать кровавое окропление тавроболов[69], которому предавались адепты культа Митры[70]на так называемой мистической линии, которую они никогда не пересекали, и которая идет с Верхних Плато Ирана к закрытой крепостной стене Рима. Можно зажать нос от ужаса перед этими смешанными испарениями крови, спермы, пота и менструаций, слившимися с интимным запахом разделанной плоти и отвратительного члена, который собирает человеческие жертвы. Можно кричать от отвращения перед страшным сексуальным зудом у женщин, которых вид только что вырванного члена кидает к любви. Можно питать отвращение к безумию народа, когда он, в состоянии транса, с крыш тех домов, в которых жили только что оскопленные галлы, набрасывает им на плечи женские платья, призывая своих богов; но не будем утверждать, что все эти ритуалы не содержат мощной духовности, которая выше их кровавых излишеств.

Если в христианской религии небо — это Миф, то в религии Элагабала в Эмесе небо — это реальность, и реальность очень активная, опасно воздействующая на любую другую. Все эти ритуалы заставляют мужчин и женщин сливаться с небом, с самим небом, или с тем, от чего они отказываются на ритуальном камне, под ножом жреца, приносящего жертву.

Что касается богов на небе, то эти боги, то есть силы, хотят только одного — устремиться вниз.