Гелимадоэ - [42]

Совет нам подала Эмма — снисходительно и небрежно, всем своим видом показывая, что самой ей в том никакого интересу нет.

— Раз уж вам надоели Геленины насмешки, то почему бы не заниматься в комнате папы?

Это была удачная мысль: каморку на мансарде начали топить с осени, и огонь в печке поддерживался с утра, чтобы доктору было где отдохнуть после обеда. Следовало только выбрать безопасное время, чтобы нас тут не застал Ганзелин. Обиталище отца почиталось в семье священным, и ни одна из сестер, кроме Эммы, которая спала в той же комнате, не решалась задерживаться там без особой надобности. Нам больше всего подходили те часы, когда Ганзелин вел прием, с двух до четырех, да еще те вечера, когда он отправлялся посидеть за кружкой пива в трактире «У долины».

Мы усаживались рядышком на Эмминой постели; книги и тетради раскладывали на коленях. Я вдосталь насмотрелся на русалок, плывущих по белым облицовочным кафелям печки, прежде чем, бывало, Дора повторит все заученные слова либо переведет заданный отрывок! За чугунными дверцами приятно гудело пламя: блики разбегались по полу, заигрывая с выцветшими розами на отодвинутой ширме. Кукушка выглядывала из своего домика и, подобно заботливому стражу, кланялась нам, напоминая о быстролетном времени. Эмма обыкновенно сидела с нами. Мне казалось, что она нарочно не оставляет нас наедине. Девчонка с равнодушным видом устраивалась на подоконнике и, прислонясь головой к спинке отцовской кровати, усердно читала какой-нибудь роман либо что-то украдкой рисовала в тетради цветными карандашами, время от времени кидая на нас быстрые, настороженные взгляды.

— Знаю я, где вы от меня прячетесь, — встречая нас внизу, в кухне, злилась Гелена. — А ну как узнает отец? Вот ужо́ я ему все расскажу.

Дора отвечала ей насмешливой улыбкой. Она не верила, что Гелена и вправду может наябедничать отцу.

Я привык заворачивать к Ганзелиновым всякий раз — либо под вечер, идя от учителя Матейки, либо утром, после урока французского от старого Фрица. Пока было лето и стояла прекрасная погода, мои посещения дома на деревенской площади не слишком привлекали внимание матери, поскольку я все равно целыми днями пропадал на улице. Теперь же я счел за лучшее совместить узаконенные для занятий отлучки с приятным для себя времяпрепровождением, что она не одобряла, хотя и терпела.

Однажды декабрьским днем я застал в доме одну Эмму. Она нарядилась в свое лучшее платье и восседала за кухонным столом, как хозяйка дома. Я в изумлении остановился на пороге с книгами и тетрадями в руках.

— Все ушли на кладбище, — с важным видом сообщила мне она. — Сегодня мамина годовщина. А меня оставили стеречь дом.

— А почему именно тебя? — удивился я.

Она пожала плечами.

— Наверно, потому, что изо всех только я вообще не знала маму. Впрочем, так у нас заведено. Так решил папа.

— Странно, однако, — огорчился я, — ведь утром мне никто даже словом не намекнул, чтобы я не приходил к вам после обеда. И никто не вспоминал про годовщину. Обычно у вас о таких вещах предупреждают заранее!

Она испытующе взглянула на меня, потом ответила:

— Но ведь ничего не случилось! Они скоро придут, ты еще их дождешься.

Я нерешительно положил свои учебники на лавку возле печки и отошел к окну. Упорно глядя во двор, я напряженно размышлял: уйти или остаться? Мне хотелось подождать Дору, но как вести себя с этой девчонкой, которая вздумала изображать благородную даму?

Из задумчивости меня вывел ее голос:

— Да сядь ты! Уж поверь мне — хоть все глаза проглядишь, они не придут ни минутой раньше!

Я неловко уселся рядом с ней, совершенно не представляя, чем бы заняться. Эмма притворялась, будто читает, однако я хорошо видел, что она не переворачивает страниц и водит глазами не по строчкам, а по столу. Неожиданно она захлопнула книгу и, просияв, взглянула на меня.

— Если тебе скучно, мы могли бы во что-нибудь сыграть. Хочешь в шашки?

Я отрицательно покачал головой. Я любил играть в шашки, но мне представлялось смешным играть с Эммой.

— Может, почитаем? У меня наверху есть несколько книжек, они тебе наверняка понравятся.

Читать она предлагала мне уже без воодушевления. Да я и не верил, что у нее может найтись интересная книга.

— Тогда знаешь что? — решительно произнесла она, поднявшись из-за стола. — Пойдем-ка, я тебе кое-что покажу.

Причин отказываться не было. Эмма повела меня в соседнюю комнату, в спальню сестер. Отбросив всю свою важность, она вдруг превратилась в веселого, шаловливого ребенка.

— Ты очень удивишься, как много они от тебя скрывают, — говорила она по дороге, подпрыгивая на одной ножке. — У них столько вещей, которых они тебе еще ни разу не показывали! Ничего худого в том нет, — прибавила она, оправдываясь, — если ты осмотришь их сокровища под моим надзором.

Я несколько опешил.

— Ты хочешь, чтобы мы копались в их вещах? Но ведь это неприлично!

— Никто и не говорит, что нужно признаться сразу, — кротко возражала она. — Не советую. Нам обоим влетело бы.

Увы, в тот раз мое любопытство одержало верх над моей щепетильностью. Мне, к примеру, ужасно хотелось увидеть, что скрывает Дорин расписанный цветами сундучок. Однако именно этот сундучок был предусмотрительно заперт, и ключа в замке не оказалось.