Где твой дом? - [29]

— Но ведь это же никаких сил не хватит — так вот сдерживаться. Ты просто бесчувственная какая-то.

— Я не бесчувственная. И сил у меня хватает… Это вот ты бесчувственная, — продолжала Руфа с усмешкой. — Любимый твой человек в кабине сидит, а ты хоть бы что, будто и забыла.

— Где?!

Руфа негромко, но от души рассмеялась.

— Да жених же твой! Ты что же, забыла, что Пожаров — твой жених?

Женя отвернулась.

— Оставь, пожалуйста! И не надо, не говори мне об этом. Чтобы я никогда этого даже в шутку не слышала!

— Но ты что же, объяснила ему все?

— Н-нет.

— Так чего ж ты ждешь? Чего человека зря в заблуждение вводишь?

— Все еще жду, может, сам отвяжется. Скандалы мне дома вот до чего надоели. — Женя провела пальцем по горлу. — А ему хоть в глаза наплюй.

— Ну, этого не жди. Это человек не той породы, чтобы отказываться. Как наша мать говорит: не мытьем, так катаньем, а своего добьется.

— Никогда! — Женя с ненавистью покосилась на кабину. — Пускай даже я буду самая несчастная. Пускай на всю жизнь останусь одна. Но за Пожарова — никогда!

В это время Пожаров, словно почувствовав, что о нем говорят, вылез из кабины и, став на подножку, заглянул в кузов. Выпуклые черные глаза его были приторно ласковы.

— Живы, девочки? Готовьтесь, приехали!

«А все-таки ты позволил мне ехать в кузове, — подумала Женя с ядовитой усмешкой, глядя на него, — а сам в кабину сел? Эх ты, «жених»!»

Но Пожаров не разгадал этого взгляда, он все так же тупо и приторно глядел на нее и белозубо улыбался.

Машина взобралась на бугор и остановилась около длинного одноэтажного дома с белым крыльцом и белыми окнами.

Пожаров откинул задний борт кузова и помог девушкам сойти.

Молоденькая практикантка повела их в инкубаторную.

В домике с белым крылечком было очень тепло, даже жарко. Жарко и торжественно тихо. Женя почувствовала присутствие тайны, самой великой тайны природы — рождение живого существа. Огромные темно-красные шкафы — инкубаторы, с плотно закрытыми дверцами и чутко светящимися контрольными огоньками, хранили эту тайну и, казалось, сами прислушивались к тому, что происходит у них внутри. Подчиняясь общему настроению, люди ходили бесшумно и разговаривали вполголоса. И Женя вздрогнула, когда Пожаров громко спросил, спросил так, будто он был где-то на улице, на базаре:

— Тут кто — цыплята или утята?

— Тут цыплята, — сдержанно ответила практикантка, — сейчас покажу.

Она открыла инкубатор. Яркий свет заливал клетки с аккуратно уложенными яйцами.

— Ох ты! — вздохнула Руфа. — Сколько же их здесь?

— Пять тысяч.

— И все сразу выведутся?

— Все сразу. Вон в том, крайнем, сегодня будут выводиться.

Девушка закрыла инкубатор и повела их к другому, стоявшему у самой стены.

— Вот, — сказала она, открывая дверцы, — слышите?

Здесь тоже сверху донизу стояли ящички, полные яиц. Они мягко светились под лампами — белые, желтоватые, темно-желтые… — и дружно пищали.

— Яйца пищат! — обомлела Женя. — Слышите? Это же яйца пищат!

— Это цыплята в яйцах пищат, — улыбнулась практикантка, — вон уже и наклевыши есть.

Жизнь! Было простое яйцо — яйцо, которое тетя Наташа варит к завтраку. А человек сделал машину и разбудил в этом яйце жизнь.

— Как удивительно все это!.. — прошептала Женя.

— Видите, Женя, — сказал Пожаров, — это, конечно, удивительно, вы правы. Но задумайтесь на минутку — кто сделал эту удивительную машину? Инженер, ученый человек. Без настоящего образования человек ничего не сумеет сделать. Вот что.

— А кто-нибудь спорит? — осведомилась Женя. — Вы спорите, Жека…

— Не называйте меня так, пожалуйста. И когда это я спорила?

— Вы спорите с этим всем своим поведением в жизни. Вы считаете, что образование никому не нужно, что все должны только выращивать цыплят или доить коров.

— Вы же знаете, что я этого не считаю. Я буду учиться, — вы это тоже знаете. И работать на птичнике тоже буду.

— Я не понимаю вас, Женя.

— А я вас не понимаю. Я не понимаю, как это вы меня понять не можете?

— Но ведь и отец тоже вас не понимает.

— А я его тоже не понимаю.

— Спряжение глагола «понимать», — пробурчала Руфа.

Женя с досадой отошла от Пожарова.

Из инкубаторной перешли в брудерную. Тут было так жарко, что казалось, волосы трещат от жары. Воздух звенел от неумолчного писка многих тысяч цыплят. Крошечные, только что вылупившиеся цыплятки суетились, жались друг к другу. Лезли к корму, просовывая головы сквозь ячеистую сетку, и пищали, пищали, пищали…

— В голове не шумит от этих соловьев? — спросил Пожаров.

— Ничего. Привыкаешь. Я их и не слышу даже, — сказала практикантка.

— Только родятся — и тут же клюют. — Руфа стояла и внимательно разглядывала цыплят. — Ну, когда из-под наседки, так мать учит клевать. А здесь?

— Инстинкт жизни, — сказала практикантка.

А Женя снова задумалась. Ну, что тут такое? Щепотка пуху, бисеринки вместо глаз — и вот этот комочек живет, бегает, чего-то ищет, требует, кричит… Человек очень многое может сделать. Может сделать ракету и полететь на Луну, а вот такое существо — маленькое, ничтожное, но живое — искусственно создавать не может. Даже комара создать, чтобы он летал, пищал и был живой, — не может.

А если все-таки откроют тайну, найдут это начало, это возникновение жизни, и если создадут искусственно человека, то что за существо это будет? Может, весь как человек. И ты будешь думать, что он — человек. А он — не такой, не настоящий. Как это страшно…