Где-то в Европе... - [42]
Страта Флорида — к юго-востоку от Абериствита, на самой границе гор и приморской равнины. Место примечательное: не такое дикое, как Кастел Бере; горы на горизонте пониже, но ландшафт — человечнее, более по нраву и масштабу людскому глазу. Обстоятельства: солнце, воздух был чист и свеж (спасибо, Михаил Юрьевич), как поцелуй ребенка (спасибо, спасибо, Гумберт Гумбертович). От аббатства почти ничего не осталось, кроме чудесной, строгой, арки да невысоких каменных бордюрчиков, обозначающих исчезнувшие стены. Рядом прилепилась ферма XVI века; ее слоистые серые бока намекают детективу-любителю, куда подевались стены аббатства. По преданию, в Страта Флориде похоронен Дэвид ап Гвилим[24] Здесь составлена «Хроника Принцев»[25]. Вообще, под этим изумрудным газончиком гниют тонны отборных кельтских костей.
На обратном пути Рис показал мне причудливый водопадик под названием «Мост дьявола». По-моему, из таких водопадиков родилась вся поэзия «Озерной школы». Увы, я не способен слагать стихи.
Денис Бездарный
29.11.1994
Вторник
Абериствит
Кирилл!
Пишу совершенно пьяный, потому прости за краткость послания («простите за якобинский слог», — писап Пушкин мадам Хитрово). Мы с Лешей Фадеевым обошли с полдюжины местных пабов. «Гиннесс» по-прежнему темен и хмелен. В «Красном Драконе» шайка бритоголовых англичан из восточных уездов острова решила было нас побить, приняв за французов. Узнав, что мы русские, эти лысые завопили: «Оу, рашн! Ельцин! Водка!» и выставили пивка на круг. Получишь это письмо, выпей водки за мое завтрашнее здоровье.
Денис
30.11.1994
Среда
Абериствит
Кирилл, привет!
Утром проснулся в нетипическом для меня похмелье: голова болит, а желудок — нет. Позавтракал, впрочем, с трудом и побрел к морю — проветрить мозги и подумать, о чем держать речь на сегодняшнем семинаре.
Це ж был семинар! Русский профессор оказался весьма консервативно настроенным малым, скептиком, порой даже циником. Он высказал серьезное сомнение в необходимости изучения истории вообще, тем более российской истории. Он мило (но с нехорошей усмешечкой) шутил. Он одернул зарвавшегося оппонента — молодого, вихрастого, очень-очень левого преподавателя из политологического департамента, и тот одернулся-таки. Он сорвал рукоплескания в конце семинара, встал, раскланялся, дав, тем самым, последний шанс увидеть свое несколько мятое, не очень свежее лицо, и (навсегда) исчез из исторического департамента абериствитского колледжа.
«Все бы ничего, — думал русский профессор, — но из-за этого долбанного семинара я пропустил бесплатный обед в богадельне!»
Профессор Кротов
1.12.1994
Четверг
Абериствит
Кирилл, ура!
Первый день декабря! На улице настоящая зима: зеленая трава, зеленые листья, студентики зябко кутаются в свои майки. «Зима, — пробасил русский профессор в неглиже, поднимая оконную раму, — валлиец, торжествуя, на „форде“ обновляет путь». Позавтракал, иными словами, имел свой обычный британский брекфаст, к которому весьма привык в крематории: яичница с беконом, йогурт, гренка с маслом и джемом, чай. Основательный русский профессор делает все основательно: прежде всего, основательно завтракает.
Утром нанес прощальный визит в библиотеку колледжа. Прощай, Кельтская Коллекция, Витгенштейн, набоковский Онегин! Farewell to thee…
За ланчем ко мне подсел знакомый аспирант (с международно-политическим уклоном) и предложил встретиться с главой своего департамента. Глава оказалась лысоватой, но сидела на плотном теле. Меня долго пытали о разных экзотических предметах, как-то: карибский кризис и советские шпионы. Был вынужден вещать. Надарили какие-то идиотские публикации переводов советских секретных документов (мне? зачем?) и отпустили с миром. И на том мерси.
Вечером купил в книжной лавке «Мабиногион»[26] (пляши, пляши! для тебя!). Прощально отобедал у супругов Рисов; до свидания, милые, хорошие люди… Потом пошел гулять к морю, бросил монетку, но как-то расклеился: заболел желудок, заколотилось сердце. Вернулся в богадельню и лег в постель, но долго не мог уснуть, тем более что полпервого ночи некий (валлийский?) идиот включил невыносимую пожарную сирену.
Денис
2.12.1994
Пятница
Бангор
Дорогой Кирилл,
мой вояж по обетованной Валлийщине продолжается. Проснулся сегодня рано, с ныряющим сердцем, позавтракал и потащился (в прямом смысле, учитывая вес багажа) на автобусную станцию. После небольшой суматохи очутился-таки в огромном двухэтажном экипаже, в котором, осматривая окрестности, в полном одиночестве, был доставлен (по прекраснейшему в мире пейзажу!) в городок Бангор. Здесь мне предстоит прожить четыре дня. Так налепетали Парки. Кстати, информация для тебя, любителя географии, — путь занял три часа и три сигареты.
В полдень солнце осветило мое выползание из огромной стеклянно-стальной колесницы. Слева эту сцену наблюдал бангорский кафедральный собор, огромный, мрачный, викторианский, серый. Справа — странноватый обезьяноподобный мужик с неработающим глазом (за очками). Твидовый пиджак, трубка, старый «Рено». «Хелло! — завопил я. — Доктор Равен, хелло! Май нэйм из…» — «Профессор Котов», — отставив левую руку с люлькой, прохрипел мужик и нацелился на меня правой. Объяснять Равену, что я не профессор и не Котов, твой друг посчитал излишним.
В своей новой книге Кирилл Кобрин анализирует сознание российского общества и российской власти через четверть века после распада СССР. Главным героем эссе, собранных под этой обложкой, является «история». Во-первых, собственно история России последних 25 лет. Во-вторых, история как чуть ли не главная тема общественной дискуссии в России, причина болезненной одержимости прошлым, прежде всего советским. В-третьих, в книге рассказываются многочисленные «истории» из жизни страны, случаи, привлекшие внимание общества.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга состоит из 100 рецензий, печатавшихся в 1999-2002 годах в постоянной рубрике «Книжная полка Кирилла Кобрина» журнала «Новый мир». Автор считает эти тексты лирическим дневником, своего рода новыми «записками у изголовья», героями которых стали не люди, а книги. Быть может, это даже «роман», но роман, организованный по формальному признаку («шкаф» равен десяти «полкам» по десять книг на каждой); роман, который можно читать с любого места.
Перемещения из одной географической точки в другую. Перемещения из настоящего в прошлое (и назад). Перемещения между этим миром и тем. Кирилл Кобрин передвигается по улицам Праги, Нижнего Новгорода, Дублина, Лондона, Лиссабона, между шестым веком нашей эры и двадцать первым, следуя прихотливыми психогеографическими и мнемоническими маршрутами. Проза исключительно меланхолическая; однако в финале автор сообщает читателю нечто бодро-революционное.
Лирико-философская исповедальная проза про сотериологическое — то есть про то, кто, чем и как спасался, или пытался это делать (как в случае взаимоотношений Кобрина с джазом) в позднесоветское время, про аксеновский «Рег-тайм» Доктороу и «Преследователя Кортасара», и про — постепенное проживание (изживание) поколением автора образа Запада, как образа свободно развернутой полнокровной жизни. Аксенов после «Круглый сутки нон-стоп», оказавшись в той же самой Америке через годы, написал «В поисках грустного бэби», а Кобрин вот эту прозу — «Запад, на который я сейчас поглядываю из окна семьдесят шестого, обернулся прикладным эрзацем чуть лучшей, чем здесь и сейчас, русской жизни, то есть, эрзацем бывшего советского будущего.
Истории о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне — энциклопедия жизни времен королевы Виктории, эпохи героического капитализма и триумфа британского колониализма. Автор провел тщательный историко-культурный анализ нескольких случаев из практики Шерлока Холмса — и поделился результатами. Эта книга о том, как в мире вокруг Бейкер-стрит, 221-b относились к деньгам, труду, другим народам, политике; а еще о викторианском феминизме и дендизме. И о том, что мы, в каком-то смысле, до сих пор живем внутри «холмсианы».
Этот сборник стихов и прозы посвящён лихим 90-м годам прошлого века, начиная с августовских событий 1991 года, которые многое изменили и в государстве, и в личной судьбе миллионов людей. Это были самые трудные годы, проверявшие общество на прочность, а нас всех — на порядочность и верность. Эта книга обо мне и о моих друзьях, которые есть и которых уже нет. В сборнике также публикуются стихи и проза 70—80-х годов прошлого века.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.