Где пальмы стоят на страже... - [3]

Мало кто наведывался в эти места. А те немногие, кому случалось проезжать здесь, старательно избегали дома старой Бертраны, словно сама смерть обитала в нем. Так что желчному нраву старухи, становящемуся всё более желчным от одиночества, не на кого было излиться, кроме маленькой нищей поселяночки, которую ей подарили как вещь и на которую набрасывалась она с той же бессмысленной, животной яростью, как ягуар на сонного крокодила, покорно дающего отгрызть ему хвост.

Худенькая, хрупкая, пожухлая, как слабенькая травка под палящим во весь накал солнцем, такова была Бенедита. На ее маленьком темнокожем теле, едва прикрытом ниже талии жалкой холщовой юбчонкой, самым заметным были огромные рубцы от старухиного бича, крест-накрест исполосовавшие узенькую спину. В голосе ее, всегда охриплом от непреходящей простуды, дрожала скрытая нотка плача. Она не знала, что такое детство и радости детства.

Едва исполнилось ей семь лет, как родители отдали ее крестному, обещавшему поместить ее в хороший дом, где с нею будут обращаться, как с дочерью. Как дочь? Никогда не было у нее любимой куклы — или вообще хоть какой-нибудь игрушки. Никогда не бегала она с веселым смехом за бабочками. Она не была ребенком, она была вещью; нет, она была дешевле любой вещи, любой старой рухляди, которой хозяйка дорожила больше, чем ею. Она не знала, что такое ласка, она видела в лучшем случае почти злое равнодушие, а в худшем — ненависть и побои. Но в этом враждебном мире, где жила она вот уже два года и где даже голодные собаки сердито лаяли ей вслед, одно существо смотрело на нее с сочувствием и согрело ее теплым словом.

Это был слуга-индеец. Имя его было Жозе, а прозвание Тапуйо — так в древности звались дикие индейские племена.

Жозе Тапуйо был темнолицый, костистый, сильный человек, с широким и мрачным лицом, к которому странно не подходила внезапная робкая улыбка. Проданный в пятнадцать лет бродячему торговцу, вернее, обмененный на топор и фунт пороху, он вошел в цивилизованный мир через черный ход социальной несправедливости, чьи двери так широко раскрыты для таких, как он. В раннем детстве был он захвачен в плен вражеским индейским племенем, которое и продало его уже знакомому нам Фелипе Арауаку, в то время занимавшемуся торговлей. Спокойный, молчаливый индеец понравился Фелине, и он привез его из далеких тех мест, чтоб сделать главным своим помощником на маленькой плантации, которой владел. Так Жозе Тапуйо стал собственностью Арауаку и старой Бертраны. Когда привезли маленькую Бенедиту, он сразу привязался к ней, как к дочери. Редко бывало, чтоб он, вернувшись с рыбной ловли или из лесу, не принес девочке какого-нибудь подарка — плоды, цветок «мари-мари», веточку тамаринда из самой чащобы. Он обычно прятал подарок у себя и, улучив удобный момент, незаметно совал в руки девочке, с едва проступившей на неподвижном лице улыбкой и со словами:

— Возьми, это тебе…

Дома он помогал ей по кухне, рубил дрова и мыл посуду. Когда она плакала, на бесстрастном и неподвижном лице его изображалось замешательство и, не умея выразить лучше то, что у него в душе, он говорил своим глухим, жестким голосом, в глубине которого слышалась странная мольба:

— Не плачь…

Чувствовалось, что он ненавидит старую Бертрану. Сквозь непритворенную дверь он не раз видел, как жестоко избивала старуха свою маленькую служанку, и в глазах его зажигались зловещие искры. В первый раз он хотел было ринуться в комнату и придушить жестокую хозяйку на месте, но потом раздумал, вдруг оробев. Дикая и чистая натура его отступила, житель дремучих лесов, проснувшийся в нем, испугался первого резкого столкновения с «цивилизованным миром». Но старуха, случайно взглянув в ту сторону, прочла угрозу в глазах индейца и в свою очередь испугалась. Рука ее, держащая бич, застыла в воздухе, и, крестясь вслед медленно удалявшемуся слуге, она забормотала:

— С нами крестная сила!.. Изыди, сатана!..

Тем временем Жозе Тапуйо думал трудную думу, медлительно ворочая тугими своими мыслями. Он решил спасти несчастного ребенка от этого печального существования. Привязанность индейца к девочке не прошла мимо старой Бертраны, которая сразу же насторожилась…

Бенедита, как все существа, не знавшие ласки, вначале относилась с недоверием к дружбе индейца, но в конце концов приняла ее. Она сама не могла бы сказать, что испытывала к этому угрюмому взрослому человеку — интерес, привязанность или страх, потому что страх был основным чувством, с первых сознательных лет поселившимся в сердце девочки. Она называла его «дядя Жозе» и при встрече, по детскому обычаю здешних мест, просила «благословить», глядя ему в лицо с боязливой печалью и протянув худенькую ручку ладонью вверх, словно за милостыней:

— Благословите, дядя Жозе!..

В жизни ее, темной, как клетка из толстых железных брусьев, дружба индейца была маленьким случайным окошком, через которое проникал тоненький и слабый луч света, прозрачный, как крыло бабочки.

А Жозе между тем окончательно решил избавить ее от старухи.

Трудность состояла в том, чтобы привести свой план в исполнение, не оставив никакого следа, никакой зацепки для поисков, сделать так, чтоб девочка исчезла из дому мгновенно и незамеченно и чтоб при этом никто не смог заподозрить его участия в этом исчезновении… От девочки не укрылось, что дядя Жозе, и всегда-то молчаливый, в последнее время совсем погрузился в молчание…