...Где отчий дом - [13]

— Сами потеряли, а мы виноваты,— они выходят из игры и на­правляются ко мне. Какой-то мальчишка с выгоревшими волосами и в полосатых плавках что-то говорит им вслед. Они не отвечают, толь­ко переглядываются с улыбкой и идут ко мне.

— Сейчас же найдите ребенка! — повторяю я.— Как вам не стыдно! Посмотрите, какое сегодня море.

— Не бойся, мама, ты не видела, как он плавает.

Подходят ко мне — двойняшки, не очень похожие друг на друга, еще не девушки, но уже не девочки, слишком поджарые, слишком тонконогие, слишком загорелые, с расплывчатыми, невнятными ли­цами и покрасневшими от жары глазами.

— Ну_г чего вы ко мне пожаловали? Я его под юбкой не прячу. Беги ты в гу сторону, а ты в ту!

Они нехотя расходятся в разные стороны, медленно ступают ху­дыми длинными ногами по раскаленной гальке пляжа. А что делать мне? Сбрасываю халат и вхожу в море. Плотная, тяжелая сине-зеле­ная лавина несется на меня, подхватывает и уносит. Покачиваюсь на волнах, но не могу насладиться этой властной лаской. То и дело поглядываю на берег. Девочки медленно бредут в разные стороны. Мама права, они чайника под носом не видят; где им найти на мно­голюдном пляже живого как ртуть мальчишку. Надо самой поискать. В конце концов, это легкомысленно. Поворачиваю к берегу и плыву, подталкиваемая волной. Кто-то касается моих ног. Оглядываюсь. Возле меня, пыхтя и по-собачьи загребая ручками, плывет Буба. Неж­ность захлестывает меня с головой. Даже воды хлебнула от радости. Круглая головка, облепленная мокрыми волосами, копошится у моих ног. Он пытается улыбнуться, но смотрит виновато и вопрошающе. Губки у него посинели.

— Что? — спрашиваю я.— Перекупался?

Мотает головой.

— Плывем на берег. На тебе лица нет.

Послушно гребет рядом. Но берег приближается очень медленно.

Спрашиваю:

— Устал?

Кивает и виновато улыбается. Подплываю под него.

— Положи ручки на плечи. Не прижимайся. Отдыхай, как папа тебя учил.

Плывем вместе. Маленькие ручки на моих плечах. Повернув го­лову, касаюсь их подбородком. Чертенок мой дышит ровней, но ручки вцепились крепко, испуганно.

Выбираемся на берег. Беру теплое от солнца полотенце, расти­раю Бубу. Он стоит передо мной, слегка согнув коленки, растопырив ручки, покорный, озябший, взъерошенный.

— Утенок плавал-длавал и озяб,— приговариваю я.— А о маме ты подумал, о папе подумал, когда в такие волны полез? Сколько раз говорила: один в море не ходи. Не смей, нельзя. Аиу и Нелли предупреди, или Сашу, или дядю Аркадия. Или меня дождись.

Он наконец неровно переводит дыхание. Скованное тельце посте­пенно расслабляется, отогревается на солнце. Глубоко вздыхает, говорит:

— Они в мяч играли,— и икает.

— Значит, посиди на берегу.

— Лиа и Нелли не купаются, все время в мяч играют,— и опять икает.

— Ну вот, теперь разыкался. А если б не я, как бы ты на берег выбрался? Тебя же как щепку качало.

— Там дяди плавают. Я хотел позвать.

— Позвать! — пугаюсь я. Значит, ему было не на шутку плохо.— Скоро отец твой объявится и уедем наконец. Все лето сердце не на месте. Из-за тебя моря бояться стала. Ты-то сам хоть испугался?

Буба икает и кивает в ответ.

— Слава богу! Может, теперь поосторожней будешь.

— К берегу не мог подплыть...

— Так и тонут дети. А ты как думал? И не такие пловцы тонут. Рассказать твоему отцу, он всех нас перетопит. Ну, теперь ляг, поле­жи немножко на солнце, погрейся, и пойдем домой.

Укладываю голенького на мой халат, сама сажусь возле и смот­рю, как у него втягивается живот и проступают ребрышки каждый раз, когда он икает.

Две мои длинноногие цапли, прошвырнувшись по берегу, воз­вращаются к своей компании и опять вступают в игру. Искоса на­блюдаю за ними.

Наконец Лиа замечает мои взгляды, подбегает.

— Где ты его нашла, мама?

— Ступай,— говорю я.— Видеть вас не желаю.

— Почему? Что случилось?

— Ваше счастье, что ничего не случилось. Уходи. Хватит вам жариться на солнце. Идите домой.

— Ой, мама! Еще немножко. Сегодня так весело... Вечно нам из-за тебя достается! — говорит она Бубе, лежащему с закрытыми глазами. Тот улыбается, смуглая кожа на щечках натягивается, веки дрожат. Он наугад дрыгает ногой и попадает в меня. Все трое смеемся.

Солнце припекает сильней. Я собираю вещи, беру Бубу за руку, веду домой.

— Даю вам еще полчаса! — говорю девочкам, проходя мимо их кружка.

— Явка в десять ноль-ноль, форма одежды парадная,— выкрики­вает кто-то из мальчишек. Все смеются. Я не оглядываюсь, но, даже не оглядываясь, узнаю в хоре голоса своих девиц.

— Привели наконец голубя! Привели, ненаглядного!

Мама выходит из кухни, ее строгое лицо со сросшимися на пе­реносице бровями вдруг озаряется добротой и радостью.

— Что же ты с нами делаешь, голубок? Бабка старая с ног сби­лась. Мать после ночки бессонной хотела понежиться, да я не дала.— Насмешливый и многозначительный взгляд в мою сторону.— Где же ты его нашла, чертенка бедового?

— И не спрашивай, мама. Перекупался он, вот теперь икает.

— Вот тебе молочка, сынок. Пей и считай. Как девять глотков насчитаешь, так и икота пройдет.— Мама налила в кружку молока и протянула Бубе. Он отпил глоток и говорит «раз», потом другой и говорит «два».