Вениамин бродил по улицам, жадно вглядываясь в лица прохожих. Быть может, вот так, случайно, он встретит Эсфирь. Разве это невозможно? Всякий раз, возвращаясь в госпиталь, он думал: в следующий раз, вдруг в следующий раз…
У него появилась привычка: заговаривать даже с малознакомыми людьми. Расспрашивал: не слыхал ли кто случайно, есть ли в Куйбышеве кто-либо из его родного города? Он ищет Эсфирь Левенсон.
Ему сочувствовали, обещали узнать. Но все тщетно. Эсфири он не нашел. Уезжая из госпиталя, Вениамин, на всякий случай, оставил номер полевой почты, возвращался он в прежнюю часть, к старым товарищам.
Раненая рука еще побаливала, и первое время ему разрешили летать только на «У-2» — связным между штабом фронта и тылом. Вениамин досадовал на судьбу, но успокаивал себя тем, что вскоре непременно вернется на бомбардировщик.
Пролетая на своем тихоходе над каким-либо городом, думал: ведь очень, очень возможно, что война забросила сюда и Эсфирь, и она где-то здесь. Быть может, идет сейчас по улице, видит самолет в небе и не знает, что это летит он, Вениамин. Смотрел с высоты на маленькие фигурки людей, словно мог ее разглядеть.
Когда внизу через поля и леса мчался поезд, Вениамин испытывал знакомое беспокойство: вдруг Эсфирь стоит у окна одного из этих вагонов…
Вскоре его вернули в эскадрилью бомбардировщиков.
До войны он так мечтал строить красивые здания, а теперь неистово уничтожал вражеские мосты, склады, заводы. Ненависть к фашистам у него была велика, и Вениамин первым вызывался на самые опасные операции. Он мстил за то, что у него отняли Эсфирь, за свой родной город, за тех, кому уже не познать радости победы…
Об Эсфири он запрашивал Бугуруслан, где были зарегистрированы все эвакуированные. В тех списках значилось много Левенсонов, много женщин, молодых и старых, носивших имя Эсфирь, но не было той, которую он искал.
В жизни бывают странные совпадения. Ровно через три года после того памятного дня, когда он последний раз виделся с Эсфирью, его родной город был освобожден. Вениамин жадно искал в газетах дополнительных сведений, надеясь что-либо узнать о судьбе Эсфири.
И тут же, на всякий случай, написал на ее довоенный адрес письмо. Пока всего несколько строк.
Время шло, прошли даже самые последние, по подсчетам Вениамина, сроки, а ответа все не было. Его друзья, летчики, видели, как осунулся Вениамин, оживляясь только тогда, когда приходила почта, и посоветовали написать соседям Эсфири. Не может быть, чтобы кто-либо из них не откликнулся.
И снова он ждал. Ждал терпеливо. Теперь-то обязательно должен прийти ответ.
Шли яростные бои со смертельно раненным, но все еще сильным, отчаянно сопротивлявшимся врагом. Страна стояла у радиорупоров. Наша армия освобождала город за городом, и люди выходили наконец из своих укрытий, возвращались из лесов. Кто знает, может, среди этих измученных людей находилась и та, которую отторгла от него война.
В одну особенно тяжелую ночь он вторично летел на боевое задание. У самого подхода к объекту на него напали четыре вражеских самолета. Увертываясь от одного истребителя, попадал под огонь другого, а третий уже заходил в хвост, чтоб наверняка поразить. Снаряды рвались со всех сторон.
Вениамин почувствовал острую боль в груди. Перед глазами кругами пошли огненные вихри, их захлестывала черная пелена… это все… Все кончено… Вдруг в эти последние мгновения — глубокие молящие глаза Эсфири. Глаза, которые ему уж никогда не увидеть… Нет!.. Нет!.. Он должен жить… Не одолеют… не одолеют…
Невероятным усилием воли он вырвался из огня, сбросил бомбы, дотянул до аэродрома и, истекающий кровью, посадил свой бомбардировщик.
Несколько дней летчики обсуждали это событие. Невероятным было возвращение полуживого человека, да еще на подбитой машине.
Но Вениамин не слышал восхищенных возгласов этих видавших виды людей. Не знал, что звонили из штаба, запрашивали о его здоровье. Уже после операции его поздравили с высокой наградой — орденом Красного Знамени. Передали письма боевых друзей… Среди всей корреспонденции был потрепанный конверт с пометкой, сделанной красным карандашом: «Адресата нет».
Адресата нет… Что это значит? Неужели никого из соседей не осталось?
Знали о переживаниях Вениамина его товарищи. Знало командование о его безуспешных поисках, и, когда он поправился, ему дали две недели отпуска. В тот же день Вениамин выехал в свой родной город. Там на месте, решил он, все выяснит.
Дороги были забиты эшелонами. Одни шли на восток, другие на запад. И все переполненные. Для Вениамина, привыкшего к скоростям своего бомбардировщика, это путешествие было нестерпимо медленным. Когда эшелон останавливался, а останавливался он часто, хотелось спрыгнуть, бежать, только бы добраться побыстрее туда, где он теперь все узнает о судьбе Эсфири. А может быть… может быть даже…
Он подавлял это жгучее нетерпение, не оставлял эшелона, хорошо зная: не настолько еще окреп, чтобы трястись на грузовиках.
К разбитому вокзалу поезд подошел ночью. Резкий ветер гнал едкую пыль по щербатому, изрытому воронками перрону.
Вениамин в раздумье остановился на темной привокзальной площади. Куда сейчас пойдешь среди ночи? Лучше бы подождать до утра. Но ждать негде, и, забросив за плечо свою сумку, Вениамин быстро зашагал по темному городу, словно бы ветер подгонял его.
