Газетная пресса России в годы революции и Гражданской войны - [93]
В этой заметке соединено все, что должно способствовать созданию мифологического сознания. Здесь есть и полуправда и полумиф, и желание убедить читателей в скором падении большевизма, и навешивание ярлыка на большевиков как немецких шпионов, и указание на действительную опасность для выживания общества в условиях войны — спекуляцию.
Но, активно занимаясь мифотворчеством, российские газеты выполняли информационную и просветительскую функции, давая объективные знания, и анализируя текущие события. Выполнение этих функций было необходимо для решения основной задачи газетной периодики по манипулированию общественным мнением. Журналисты понимали, что выполнить свою главную задачу они смогут, давая правдоподобную и на первый взгляд объективную картину происходящих процессов. Выполнение этой задачи было возможным только на основе достоверных фактов. При выполнении этих условий газеты могли рассчитывать, что им удастся контролировать и направлять поведение людей по заранее определенному плану.
Российские журналисты (и белые, и красные) понимали, что для успешной мифологизации общественного мнения освещение событий должно иметь твердую фактическую базу. Оперировать недомолвками, намеками и полунамеками без указания на факты недопустимо, так как это вызывает недоверие читателей. Екатеринбургские «Отечественные ведомости» подчеркивали, что, если «у газеты имеются серьезные и точные фактические данные…, она должна указать их и дать им… оценку, памятуя при этом, что факты имеют значение не столько сами по себе, сколько в зависимости от обстоятельств их породивших и в связи с последствиями, которые могут возникнуть из них»[769].
Явное отсутствие объективности при освещении событий и недостоверная фактическая основа нередко приводили к тому, что общество переставало верить газетным сообщениям и воспринимало их как газетные «утки». Это создавало «в психологии народной массы настроение полного недоверия ко всем известиям, появляющимся на столбцах газет»[770]. Более того, недоверие к газетным сообщениям приводило к тому, что газетную информацию население начинало воспринимать с точностью до наоборот «И неудивительно, что обществу, которое стосковалось по истинным открытым сведениям, ничего не остается делать, как строить свои выводы на данных Вральманов, только перевертывая их положения ногами вверх», — анализировала настроения читателей читинская газета «Наш путь»[771]. При таком психологическом настрое манипулировать общественным мнением было очень трудно, пропаганда не проникала в сознание читателей.
В этих информационных условиях люди начинали активно верить слухам и жить в их атмосфере. В условиях революции и войны, материальной неустроенности, социальной дезориентированности и постоянного страха люди доверяли слухам во многих случаях потому, что больше верить было некому и нечему. Опасность слухов усугублялась еще и тем, что они распространялись гораздо быстрее, чем газеты, когда «ни один наиболее усовершенствованный информационный аппарат не был в состоянии доставить столько сенсационных известий»[772].
Большим доверием пользовались сообщения от, так называемого, «верного человека», которые содержали самую противоречивую информацию. От этого в сознании людей получался информационный «фантастический сумбур, который еще глубоко поражает и разлагает народное сознание»[773]. В подобных информационных условиях, при раскаленной общественной атмосфере население еще больше не доверяло газетным сообщениям. На основе переплетения слухов и газетной информации в сознании людей рождались мифы, которые самым решительным образом отличались от газетных. В ряде случаев чтению газет люди предпочитали помощь хиромантов, надеясь узнать у них «не о будущем — а о настоящем и прошедшем»[774].
При этом слухи нередко целенаправленно фабриковались и распространялись политическими и военными противниками. В этом случае слухи и формировавшиеся под их влиянием мифы приобретали определенное идеологическое звучание и сильно влияли на развитие политической, социальной ситуации и ход военных действий. Цель распространения слухов, по мнению томской «Сибирской жизни», заключалась в том, чтобы «создать паническое настроение в тылу, заставить этот тыл заразить своим страхом фронт, и тогда отпраздновать легко доставшуюся, подготовленную по всем правилам новейшей тактики и стратегии победу»[775].
В этих условиях властным структурам и господствующим политическим силам манипулировать общественным мнением становилось крайне сложно, а в ряде случаев и невозможно. Положение усугублялось военными поражениями, и связанным с ними усилением экономических тягот, когда у обывателей формировалось убеждение в ложности всех газетных сообщений о расстройстве политической, экономической и военной жизни в противоборствующем лагере. Именно так произошло в Сибири во время разгрома Колчака когда значительная часть населения поверила, «что “твердая” рука и решительная власть Ленина и Троцкого преодолевает все препятствия и непоколебимо идет к цели»[776]. И хотя осуществление большевистской цели не прельщало население этого региона, оно чувствовало «некоторое умиление перед совдепской властью»
