Газета Завтра 1227 (23 2017) - [25]

***

Последние годы издательская политика "Ad Marginem" определяется тем, что мы стали более профессионально относиться к своему труду. Мы пытаемся достичь результата более экономным способом. Например, отдаём себе отчёт, что бороться в условиях сжимающегося книжного рынка за оставшиеся полки в традиционном рубрикаторе (русская проза, переводная проза, философия, религия, кухня) подавляющего большинства книжных магазинов–к сожалению, бессмысленно. Потому что остался один концерн, ну, или два –и они заняли все полки, и найти своё место на этих полках практически невозможно. Поэтому мы довольно плавно подошли к идее, что нам нужно создавать свою полку, своё пространство в книжном мире, то есть то место, где можно не испытывать давления концернов.

Сегодняшний издатель думает не о том, как издать книгу, не о том, как её разрекламировать, и даже не о том, как её продать в традиционном смысле слова, но о том, в каком контексте, в какой пространственно выраженной констелляции эта книга будет находиться. Допустим, мы более или менее представляем себе старые профессорские библиотеки. Мы представляем образ позднесоветских библиотек, состоящих из книг, полученных по обмену макулатуры. Нам понятна библиотека, которая стоит за гуманитарием, приходящим в магазин "Фаланстер", человеком, который задавлен знанием, у которого всё тело начинает превращаться в мозг.

Есть ряд магазинов с книгами, относящимися к современному искусству в широком смысле слова, плюс места, которые делают акцент на авторском выборе книг любой тематики и содержания. И если туда добавить капельку стиля, как капельку йода в самом начале романа "Господин Гексоген": «Белосельцев чувствовал приближение осени по тончайшей желтизне, текущей в бледном воздухе московского утра, словно где-то уронили капельку йода, и она растворялась среди фасадов и крыш…».Так вот, если добавить капельку стиля, то всё меняется. И этот момент стилевого оформления жеста кажется нам невероятно важным, при этом у него, конечно, нет никакого очевидного критерия, по которому можно отличить стильное состояние от бесстильного. Здесь важна интуиция.

***

Мы в России сейчас находимся в процессе избавления от морока, который можно по-разному называть, но я бы определил его как дискурс журнала "Огонёк". Этот дискурс конца 80-х годов царил здесь последнее двадцать пять лет. Должны, наверное, появиться новые языки, в том числе для объяснения семидесятых годов, где не будут работать оппозиции, предложенные "Огоньком": советское/антисоветское, официальное/неофициальное и т.п. Нужно создавать новые языки, на которых можно было бы выразить другую логику понимания этого периода.

В семидесятые проявляются очень важные моменты, связанные с кризисом советской утопии и различными вариантами ответа на этот кризис, выхода из него. Был, условно говоря, трифоновский ответ – поздний экзистенциализм, уход в себя, в переживание истории, в её пересмотр. И был ответ деревенщиков, уход в «экологическое сознание», в космос традиционного крестьянского "лада". Русская деревенская проза –тема местного, любви к малой родине.

Всё это ответ на зарождающийся в семидесятые глобализм. Да, для современного читательского опыта Трифонов или Белов очень велеречивы, многословны. Но если наладить правильную читательскую оптику, то в их текстах можно вычитать современные и интересные вещи. Я бы определил состояние этой литературы как «под паром»: она ещё не проросла живым интересом, но и не умерла окончательно, она свернулась и ждёт момента для разворачивания. И я думаю, время семидесятнической прозы скоро придёт. Особенно деревенской прозы, потому что это просто кричащая актуальность.

***

Кандидатская, как я сейчас понимаю, у меня была очень правильная. Я защитил её в 1989 году, посвящена она о. Павлу Флоренскому. Флоренский – настоящий лейбницианец. Например, он осмысляет энергетическое, динамическое пространство иконописи. Флоренский понимает, что икона – это не мир Платона, это не про статику, не про античную геометрию логоса. Икона – это мир неоплатонизма, мир энергий и особой сакральной физики. Флоренского интересует мир, где всё формируется через энергетические потоки. Мир иконы, по Флоренскому, это мир, где всё может быть понято только как исхождение энергии. Вот почему он лейбницианец –для него любая форма покоя есть просто форма очень малого, почти невидимого движения. В воспоминаниях Флоренского есть описание чувства, которое у него было, когда он видел, например, античную статую. В этот момент он понимал, что перед ним форма телесного, мускульного напряжения, которое определяется микровибрациямиот поверхностных натяжений. Покоя не существует, есть микровибрации, создающие эффект натяжения, растяжения, упругости или дряблости. Это очень интересный мыслитель, связанныйс традицией, которая в России почти не получила никакого развития, – с античным стоицизмом, причём именно старым греческим, а не римским. Стоики создали особую картину мира, которая не похожа на классический платонизм. Отсюда, от стоиков, кстати, и "обратная перспектива" Флоренского. Этим сейчас занимается теория медиа, акторно-сетевая теория. То есть Флоренский – очень современный мыслитель. Я это понял ещё в восьмидесятые, когда работал с архивными материалами, общался с его семьёй, с внуком-игуменом Андроником (Трубачёвым).