Газета Завтра 1221 (17 2017) - [45]

– Да ну вас… И нисколько не смешно… Мелете, что на язык попадёт… Вот ты, Бондаренко, был несколько раз в Китае, там они боготворят «лунного зайца». И ты ведь не смеёшься над ними. На добрую книгу накопал материала. А евреям уж и нельзя?

– Китай – это другое… Ты вот не хочешь в Китай - а зря. Это люди будущего, трудовики и себе на уме, они тараканов едят и скорпионов жарят. Они – истинные дети природы, питаются космической энергией и потому плодятся, как комары. Это люди нового тысячелетия, может, только они и останутся на земле, вот и на луне у них есть свой Бог. У них всё схвачено даже на небесах… Знаешь, Юра, я в них влюбился… Поразительный народ…

– В древности у всех народов мира боги воплощались в животных. Если петух и конь для русских были воплощением Бога солнца, так почему для евреев заяц не может быть воплощением бога Озириса? И ничего тут смешного… Козёл – Бафомет – у евреев был воплощением диавола. И они этим гордятся. Русские до Христа поклонялись Волу, небесной корове, медведю Беру, крокодилу – коркодилу, змию огнедыдащему, живущему в Уральских горах, петуху и коню, египтяне – коту…

Петухов проводил меня в тот вечер до Киевского вокзала, посадил на электричку, и мы распрощались. Но какой-то тревожный осадок остался на душе – не от разговора шутейного, нет, а от самого вида Юры. Человек серьёзный, «тверёзый», здравый, никаких излишеств, а лицом грустный, хотя и шутил весь вечер, но в глазах сама печаль. А хорохорится, а пузыри пускает – куда там, самое время русские полки водить от Варяжского моря до Рима и всех ставить «под свою руку». Перед сном, угнетённый воспоминаниями, стал припоминать, что я знаю о Петухове, и понял, что ничего: ни семейных обстоятельств, ни родни, ни друзей, ни прошлого, ни настоящего. Человек-инкогнито, явился, как с того света, смятенный душою, с неистраченной энергией, – какая-то умственная машина, чрезвычайно уверенная в своём предназначении (так я понимаю его нынче).

 Стал с утра звонить, телефон молчит. На второй вечер отозвался; нечленораздельное мычание, всхлипы, внезапные вскрики, обрывки слов. До меня дошло: да Петухов-то крепко пьян и находится в беде. У него, оказывается, крупные неприятности с «вином», о которых мы и не подозревали; видимо, четверть века назад он впадал в губительные запои, потом выскочил из тяжёлой болезни, но вот под давлением семейных неприятностей, судебного преследования властей сорвался со ступора и покатился под гору. В уме моём рисовались самые мрачные картины. Я позвонил своей троюродной сестре Лене Личутиной, наркологу, поведал о беде, приключившейся с близким человеком. Я представлял, как взорвалось надорванное сердце Петухова, и он в эту минуту беспомощный, без сознания, лежит в постели и придётся ломать дверь, когда придёт врач.

Чтобы не впадать в художественный домысел, лучше предоставить слово самому Петухову.

«Вернувшись домой, весь во власти тяжёлых мыслей, как-то тупо, без всякого удовольствия выхлебал в одиночестве бутылку водки и вроде не опьянел… Решил продолжить. Четыре дня ходил как в тумане. И пил… пил… пил... Не так уж и много – четыре бутылки коньяку «Арарата», немного пива, полтора десятка банок джин-тониковой дряни. Для нормального мужика пустяки. Но с моим прошлым и моим огромным перерывом в этом деле. Беда! Допился до бессилия и головокружения… Эти дни много раз звонил Личутин. Но что я могу сказать ему, коли ум за разум заходит, а язык не ворочается – нечего сказать… Приходил брат, принёс молока, еды. Но бессонница. Видения, только закроешь глаза и начинает твориться черт-те что. Одолевают проклятые черти и инопланетяне, так и до белой горячки недалеко. Она наступает не тогда, когда пьёшь, а когда резко бросаешь, и мозг никак не может перестроиться, строит козни. Это не передать словами, это надо самому почувствовать. Вроде бы в трезвом уме, а напряжение чудовищное. Нет покоя, нет места, негде прислониться, чтобы покой обрести. А в коротком забытье – кошмары дикие и страшные. Жуть кромешная. И сна нет. На восьмой день позвонил всё-таки сестре Личутина, она нарколог, рассказал о состоянии. Она сказала, мол, это «первые ласточки», прислала свою знакомую Ирину Марковну. Капельница, лекарства, накачала меня до предела, кошмарные глюки, она меня и усыпила… Впервые спал всю ночь и полдня. Вырвался. А был на грани. Может и за гранью… Ничему ошибки не учат. Всё повторяется. Но эксперименты ставить на себе больше не следует. Стар стал, силы не те, да и не к чему, есть дела и поважней. С моим сердцем, работающим на шестьдесят процентов, нельзя превращать себя в подопытного кролика. Хотя всё делалось, если уж вправду, для книги про тайны мозга, которую давно замышляю, – это пограничное состояние выявляет некоторые причуды того, что управляет нами. Тайны раскрываются на грани. Но испытывать на себе – это слишком страшно… А главное, потом описать результаты таких опытов уже некому будет. А даст Бог, книгу эту напишу, много накопилось такого, чего нет ещё в научной теории. Поймут ли?».

3.     

Петухов погибал от одиночества. Куда бы ни обращал он взгляд, ниоткуда не приходило успокоения душе. Угнетало всё: и личные неурядицы, когда протянутую руку помощи близкие люди отталкивали, смеялись над его добротою; и непризнание научных открытий; и полная разладица в стране, когда народ впал в пессимизм и спячку, а в это время «зверо-люди», похитив власть, разрушали всё, к чему касались их алчность и нетерпение.