Газета Завтра 1202 (50 2016) - [26]

Что есть университетская наука?

Если коротко, то нонсенс с точки зрения современного человека, привыкшего под наукой рассматривать лишь то, что приносит практическую пользу в виде гаджетов. Однако так было не всегда. Университет в своём основании вовсе не ставил целей утилитарной пользы. В это трудно поверить, но классическое образование объединяло грамматику, риторику, правоведение, богословие, философию. Далеко не сразу стало ясно, что математика тоже принадлежит к числу классических дисциплин, а физика вошла в корпус университетских наук как натурфилософия. Собственно, физика и стала тем камнем преткновения, который университетской науке мешает.

Есть анекдот. Заседает Академия, и её президиум решает, какой из НИИ закрыть в связи с недостаточностью ассигнований. Встаёт математик: "Режем физиков: им и ускорители, и реакторы, и аэродинамические трубы нужны, а нам только бумага, карандаши, ластики". Вмешивается философ: "А нам даже ластики не нужны!"

Если признать, что миссия университета не только учить, но и добывать новые знания, то зачем тогда академические и отраслевые НИИ? Современная физика, например, затратна, в то время как математика, экономика, философия и прочие гуманитарные дисциплины денег требуют меньше, чем даже коллекционирование марок. Да, эти науки могут существовать в университете, и двигать их профессора могут даже порой не в ущерб педагогической деятельности…

Что есть институционализированная наука?

Наука должна искать средства. Любая. И лишь в том случае, когда человеческая деятельность подходит под формальные определения науки, которые я дал в начале статьи, она может рассчитывать на государственную или частную помощь. За наукой признают важность — учёного кормят. Не признают — выдавливают за границу. "Полезная наука" есть институционализированная наука. Она оплачивается.

Но и "бесполезная наука" нужна. Не всем это ясно, но лучшие из нас учат не нажимать на кнопки, а познавать Универсум во всей его сложности. Вот в этом, пожалуй, и состоит миссия Университета: в его попытке объять необъятное, объяснить вселенную. Полная картина мира не может разделять гуманитарное и позитивное знание — мы принимаем решения, опираясь на частную картину мира, и ориентироваться по этой карте мы сможем тем смелее, чем точнее она и подробнее.

Когда Михаил Викторович Поваляев, президент Русского фонда содействия образованию и науке и основатель Университета Дмитрия Пожарского, объявил целью своего университета воспитание учёного с "богатым внутренним миром", он всего лишь следовал прусской системе подготовки научных кадров, ещё недавно принятой повсеместно в Российской империи и, позже, в СССР. Ничего нового здесь нет. Новое в институциональном подходе. Тогда как прусская модель ориентирована на фигуру профессора, на его авторитет, на его ранг в государственной иерархии, модель Поваляева опирается на французскую, где все преподаватели равноправны. От ассистента до профессора. Физикам и математикам это принять легче, чем гуманитариям: если первокурсник опровергнет Ньютона, то прав будет он, а не Ньютон. Но и гуманитарии не безнадежны: Поваляев, например, историк.

Он смело вывел свой университет за пределы государственной вертикали, и мне, признаться, это нравится: я сторонник смешанного образования и сокращения роли государства в науке: научное сообщество само разберётся, кто истинный кандидат или доктор, а кто получил свой диплом в ларьке, лишь по формальным признакам соответствующем вузу или его диссертационному совету.

При этом многоукладность образования я тоже не отрицаю. Однако помню, что наука ищет не столько чины, сколько истину. Любить же истину учит как раз университет.

Что есть университет?

Конечно, не стены. А единственно и только профессорско-преподавательский состав плюс студенты, поскольку, поверьте на слово, профессора от студентов научаются большему, чем студенты от профессоров.

Для удовлетворения научного любопытства за чужой счёт университета хватает не всегда: во-первых, у вузов наблюдается элементарная нехватка средств, а во-вторых, "вольных учёных" ко многим областям знаний ни государство, ни корпорации не подпустят. Учёному хорошо быть госслужащим. Или военным, что не противоречит традициям родной "оборонки". То есть "невольником". Или не всё ему будет доступно.

Однако надо понимать, что именно в университете возникают те горизонтальные связи, которые позволяют позже перемещаться из "цивильной" области, например, в область военную. Правда, здесь государство и ВПК могут ставить барьеры, но это детали.

Человек, начинающий научную деятельность ещё в университете, перенимает связи своих профессоров, он легитимируется в мире науки, как в "мире своих".

Ему нет нужды писать резюме: условно говоря, в соседской сверхсекретной лаборатории работают его однокашник и еще "стопицот" друзей по "тыще" международных симпозиумов. Он не пропадёт. Связи его широки.

Что есть банщик?

Не все понимают, что известная фраза "Зачем банщику латынь?" означает вовсе не предельное выражение бессмысленности в рамках компетентностного обучения. Этот вопрос имеет ответ, если междисциплинарные связи — не пустой звук для нас. Человек поверхностный скажет: "Незачем банщику латынь". Образованный скажет: "Для профессионального общения и роста", ибо банщик по-латыни — balneator, а в обязанности раба-balneator’а входило умение "отворить кровь", поставить банки и пиявки, сделать массаж. В Риме и в Византии квалифицированный бальнеатор выполнял функции врача, следовательно, мог разуметь латынь для чтения профессиональной литературы и поддержания беседы с коллегами. Это всё к тому, что знания нужны, но небесполезны лишь тогда, когда укладываются в целостную картину мира.