Газета Завтра 1087 (38 2014) - [19]

Отсюда - подчеркнутая стилистическая выдержанность языка, панорамность сюжета, дотошная въедливость описаний. Говоря языком аналогий - попытка синтезировать "Войну и мир" Льва Толстого с "Двенадцатью стульями" Ильи Ильфа и Евгения Петрова в фокусной точке русских революций начала ХХ столетия. Замысел, вне всякого сомнения, грандиозный и - практически неисполнимый. Но автор - вообще "парадоксов друг", достаточно вспомнить хотя бы принадлежащую его же перу ("перо" в данном случае - не более чем фигура речи) "Жизнь московских кладбищ". И ведь доказал, что эти самые кладбища живут своей собственной, таинственной и непредсказуемой для стороннего наблюдателя, жизнью!

С Александром Иосифовичем Казариновым и другими героями "Тверди небесной" всё обстоит гораздо сложнее. Прежде всего потому, что документальная основа происходящих событий для Юрия Рябинина куда менее значима, нежели основа психологическая. Его герои напоминают те самые "монады" Лейбница, для которых кантианские "звёздное небо над головой и нравственный закон внутри нас", по большому счёту, не имеют никакого значения. Ну, разве что как некий повод и некие условия для дальнейших действий. Кстати, в полном соответствии с бахтинской формулировкой жанрового своеобразия (хронотопа) античного авантюрного романа, место и время действия которого нигде и никогда не являются "своими" для героев, везде и всегда оставаясь им "чужими", внешними по отношению к их внутренней сущности.

Известная формула Хосе Ортеги-и-Гассета: "Я - это Я плюс мои обстоятельства", - к рябининским героям абсолютно неприменима, поскольку у них нет никаких "моих обстоятельств". И этот факт раскрывает тайну рябининской "стилизации": в свойственную российскому обществу начала ХХ века атмосферу революции/реакции автор по своей воле вбрасывает современные "постмодернистские" человеческие "монады", той эпохе абсолютно несвойственные и для неё даже невозможные. Конечно, можно предположить, что тогдашние "властители дум", от Блока до Горького, просто обращали своё внимание на другие человеческие типы, не интересуясь, а потому и не замечая "рябининские", но для появления - хорошо, не просто появления, а массового появления - таких, "рябининских" человеческих типов, нашей стране, нашему обществу нужно было всё-таки пережить всю отечественную историю ХХ столетия, со всеми её "победами и бедами" (определение В.В.Кожинова).

У автора же "Тверди небесной" возникает не только конвенциональная, пространственно-временная, но и каузальная, причинно-следственная, петля, в которой то, что является следствием, подаётся и как причина

Поэтому, при всём его наружном реализме, данный роман Юрия Рябинина, по сути своей, является глубоко модернистским произведением, которое лишний раз показывает нам, что ни прошлый "марксистско-советский", ни недавний "рыночно-демократический", ни нынешний "державно-патриотический" дискурсы не могут объяснить нам наше прошлое, а значит - и претендовать на наше будущее.

То есть налицо пусть не медицинский, но вполне эстетический факт. Так сказать, свидетельство художника: одновременно "Не верю!" (Константин Станиславский) и "Не могу молчать!" (всё тот же Лев Толстой). Которое уже поэтому, к сожалению или к счастью, нельзя ни опровергнуть, ни проигнорировать. Только "снять" его еще более убедительным эстетическим свидетельством - как в своё время "Тихий Дон" Михаила Шолохова "снял" бесчисленное множество посвященных революциям 1917 года и гражданской войне в России романов, поэм и т.д. как с "красной", так и с "белой" стороны.

Живу — вижу

Галина Иванкина

18 сентября 2014 0

Культура

О выставке Эрика Булатова в Манеже

"Жил-был я

Стоит ли об этом?"

Семён Кирсанов

Смыслы и образы Эрика Булатова узнаваемы. Это как раз тот случай, когда можно забыть имя-фамилию художника, но его картины запоминаешь сразу. Талант - быть единственным в своём роде. И не только потому, что его вещи бьют по глазам яркостью конструктивистских шрифтов и необычностью концепции - они всегда наполнены двойным-тройным смыслом. Каждый из вас непременно увидит своё, но очень может быть, что сам Булатов хотел сказать совершенно другое. "Заход или восход солнца" - с пылающим гербом над морем - этот сюжет трактуют все, кому не лень. И кому лень - тоже. Картина, которую любят использовать в качестве иллюстрации к антисоветским и - к просоветским публикациям. Одни видят долгожданный закат, другие - феерическое возрождение. Но все оказываются правы - получается, нечто такое: "СССР умер! Да здравствует СССР!"

Не менее двусмысленно выглядит небо, маркированное "знаком качества" - узнаваемым логотипом советских товаров. То ли это - насмешка над желанием хомо-советикуса покорить и застолбить небеса. То ли - усталость от лозунгов и образов, если уж даже в запредельной синеве чудится товарное клеймо или ещё какие-нибудь лозунги, вроде "Слава КПСС!". А может, восторг? Наш, советский знак - на небосклоне. Каждый видит - своё.

А вот тут Булатов говорит зрителю: "Хотелось засветло, ну, не успелось" - эти ярые белые буквы на фоне вечернего, умиротворённого мегаполиса. Для кого-то - жест усталости и депрессии, но, может, как раз, несуетное понимание, что наступит завтра и всё успеется? Прозрачный воздух и лёгкий мороз, тихие переулки хаотично устроенного города, тёплый свет из окон - в предвкушении чая и беседы. Обволакивающая, уютная полумгла. Так бывает только зимой и только в Москве.