Газета "Своими Именами" №26 от 25.06.2013 - [33]

Статья Лисина обнаруживает только его слабое представление обо всём том, о чём он решился рассуждать (как по общим военно-стратегическим вопросам, так и по конкретным военно-техническим). Можно предположить, что сильнее поддержки версии Геббельса Лисина влекло желание и волновала возможность (по результатам своих штудий по истории в изложении «по-демократически») предложить идею, способную ублаготворить (скорее, ублажить) поляков и примирить их с русскими. Он попытался внушить читателю, что-де расстрелянные польские офицеры ещё «за год до Брестской крепости положили жизни свои на алтарь нашей общей Победы», а потому «Каждый из них – герой России». Пребывая в чаду смердяковщины, Лисин не заметил безнравственности своих параллелей. И предложил он «на Смоленской земле воздвигнуть два храма: католический и православный», которые «должны… не уступать величию Храма Христа Спасителя». А «в храмах этих выбить в мраморе имя каждого офицера Катыни». Вряд ли поляков удовлетворит «жирная кость» такого размера. Но главное в том, что Лисин явно не задумывался над судьбой храмов после того, как версия Геббельса будет официально похоронена. Следует ли ограничиться только сбиванием мрамора со стен? Или взорвать, как некогда «Храм Христа Спасителя»? Оба взорвать или же один католический?

Анатолий Шепеленко

ИСПОВЕДЬ ЛЕЙТЕНАНТА МОРСКОЙ ПЕХОТЫ США

Несколько лет назад в одной американской газетке была опубликована почти что исповедь лейтенанта морской пехоты США Майкла Фогетти. В ней описывались события его жизни, происшедшие более 40 лет назад в ходе «одной маленькой, но грязной войны, которую вели США, Алжир, Эфиопия и Сомали». Случилось это в теперь печально знаменитом Аденском заливе. «Tankist», он же «бородатый капитан» – майор Николай Игнатьевич Ерёменко, командир отдельного батальона 104-й тбр, приданного миссии ООН.

Меня зовут Майкл Фогетти, я капитан Корпуса морской пехоты США в отставке. Недавно увидел в журнале фотографию русского памятника из Трептов-парка в Берлине и вспомнил один из эпизодов своей службы. Мой взвод после выполнения специальной операции получил приказ ждать эвакуации в заданной точке, но попасть в эту точку мы так и не смогли.

В районе Золотого Рога, как всегда, было жарко во всех смыслах этого слова. Местным жителям явно было мало одной революции. Им надо было их минимум три, пару гражданских войн и в придачу – один религиозный конфликт. Мы выполнили задание и теперь спешили в точку встречи с катером, на котором и должны были прибыть к месту эвакуации.

Но нас поджидал сюрприз. На окраине небольшого приморского городка нас встретили суетливо толкущиеся группки вооруженных людей. Они косились на нас, но не трогали, ибо колонна из пяти джипов, ощетинившаяся стволами М-16 и М-60, вызывала уважение. Вдоль улицы периодически попадались легковые автомобили со следами обстрела и явного разграбления, но именно эти объекты и вызывали основной интерес пейзан, причем вооружённые мародеры имели явное преимущество перед невооруженными.

Когда мы заметили у стен домов несколько трупов явных европейцев, я приказал быть наготове, но без приказа огонь не открывать. В эту минуту из узкого переулка выбежала белая женщина с девочкой на руках, за ней с хохотом следовало трое местных ниггеров (извините, «афро-африканцев»). Нам стало не до политкорректности. Женщину с ребенком мгновенно втянули в джип, а на ее преследователей цыкнули и недвусмысленно погрозили стволом пулемета, но опьянение безнаказанностью и пролитой кровью сыграло с мерзавцами плохую шутку. Один из них поднял свою G-3 и явно приготовился в нас стрелять, Marine Колоун автоматически нажал на гашетку пулемета, и дальше мы уже мчались под всё усиливающуюся стрельбу. Хорошо еще, что эти уроды не умели метко стрелять. Мы взлетели на холм, на котором, собственно, и располагался город, и увидели внизу панораму порта, самым ярким фрагментом которой был пылающий у причала пароход.

В порту скопилось больше 1000 европейских гражданских специалистов и членов их семей. Учитывая то, что в прилегающей области объявили независимость и заодно джихад, все они жаждали скорейшей эвакуации. Как было уже сказано выше, корабль, на котором должны были эвакуировать беженцев, весело пылал на рейде, на окраинах города сосредоточивались толпы инсургентов, а из дружественных сил был только мой взвод с шестью пулеметами и скисшей рацией (уоки-токи не в счет).

У нас было плавсредство, готовое к походу, и прекрасно замаскированный катер, но туда могли поместиться только мы. Бросить на произвол судьбы женщин и детей мы не имели права. Я обрисовал парням ситуацию и сказал, что остаюсь здесь и не вправе приказывать кому-либо из них оставаться со мной, и что приказ о нашей эвакуации в силе и катер на ходу.

Но к чести моих ребят, остались все. Я подсчитал наличные силы: 29 «марин», включая меня, 7 демобилизованных французских легионеров и 11 матросов с затонувшего парохода, две дюжины добровольцев из гражданского контингента. Порт во времена Второй мировой войны был перевалочной базой, и несколько десятков каменных пакгаузов, окруженных солидной стеной с башенками и прочими архитектурными излишествами прошлого века, будто сошедшими со страниц Киплинга и Буссенара, выглядели вполне солидно и пригодно для обороны.