Газета "Своими Именами" №21 от 24.05.2011 - [22]

Действительно, Сталин говорит с выдающимся немецким писателем, интеллигентом, гуманистом о важнейших вопросах современности, и речь его кардинально меняется. Мы видим его глубокие знания философии, истории, политики, литературы. Отрадно (это очень важно именно сейчас), что Мухин останавливается на теме беседы Сталина с Фейхтвангером, где речь идёт о литераторах, литературе, а также о её роли в построении социалистического общества.

Известно, как Сталин любил русскую литературу, часто цитировал её классиков. Сталин понимал значение роли писателя в советском обществе. Он говорил: «Писатель тем ценнее, что он непосредственно, почти без всякого рефлекса отражает новые настроения масс. И если спросить, кто скорее отражает новые настроения и веяния, то это скорее делает художник, чем научный исследователь… Максим Горький отражал еще смутные революционные настроения и стремления рабочего класса задолго до того, как они вылились в революцию 1905 года».

Ю. Мухин обращает внимание на диапазон тем, вполне компетентно обсуждаемых Сталиным (помимо привычной ему темы классовой борьбы) – инстинкт и разум, реакционность и революционность, психология рабовладельцев и неосознанные настроения масс, факты и их отображение в голове. И диапазон задействованных примеров – от Платона через Вольтера, Мольера, Гейне, Гегеля и Горького до частной переписки Гоголя. И вполне резонно замечает: «Вы у нынешних руководителей подобные темы и авторов замечали?». Молодец Мухин! Президент только недавно поделился радостью, что познакомился с Гоголем и Чеховым, но, кроме смеха и «отсутствия» политики у Чехова, например, ничего не заметил. Но зато часто и не к месту руководители щеголяют иностранными словечками и терминами. Но вот, убей меня бог, не могу понять, к чему употреблять, к примеру, слово «паллиатив», когда есть прекрасное русское слово «полумера». Ну как не вспомнить слова чеховской героини: «Они хочут свою образованность показать»!

Не обошел вниманием Юрий Мухин тему демократии в разговоре писателя и Сталина. Фейхтвангер говорит, что слово «демократия» на Западе 150 лет понимается как формальная демократия и употребление этого слова в нашей Конституции не совсем удачно. Сталин же поясняет, что у нас не просто демократия, перенесенная из буржуазных стран, у нас социалистическая демократия, а это совсем другое, кроме того, мы не хотим отказываться от слова демократия еще и потому, что сейчас в капиталистическом мире разгорается борьба за остатки демократии против фашизма. В этих условиях мы не хотим отказываться от слова демократия, мы объединяем наш фронт борьбы с фронтом борьбы рабочих, крестьян, интеллигенции против фашизма за демократию.

Сталин видит, как растет угроза фашизма, нельзя отказываться от слова демократия, заменять его другим словом, как предлагает писатель.

Сталин говорит, что единый фронт борьбы против фашизма – есть фронт борьбы за демократию. Рабочие, крестьяне, интеллигенция Запада должны бороться за демократию, которая является низшей формой демократии, а СССР их поддерживает, создав высшую форму демократии. Кроме того, нельзя заменить слово демократия другим, потому что капиталисты поднимут вой: русские, мол, отвергают демократию.

Ю. Мухин ещё раз обращает внимание читателей на разнообразие доводов, используемых Сталиным для обозначения понятия «демократии», и просит обратить внимание, насколько это разнообразие доводов в идеологическом споре разумнее и благороднее тупого молчания белорусской официальной прессы в ответ даже на злобную критику, которой тоже надо давать отпор, но и на доброжелательную.

Ю. Мухин действительно начал издалека. Он должен был показать, как умел вести спор Сталин, как умел убеждать противника в своей правоте, как понимал он всю важность умения «вести войну словами. Сталин чувствует себя свободно во многих областях, цитирует по памяти, не подготовившись, имена, даты , факты – и всегда точно».

Кстати, в своей книге Фейхтвангер пишет: «…Я почувствовал, что с этим человеком можно говорить откровенно, и он отвечал мне тем же».

Особенно (жирным шрифтом) подчёркивает Мухин: в мире уже закончился век войны моторов, а давно уже начался век войны словами и деньгами.

Ю. Мухин останавливает внимание читателей на том, как Сталин отвечал на вопрос Фейхтвангера – в каких пределах возможна в советской литературе критика. Сталин замечает, что надо различать критику деловую и критику, имеющую целью вести пропаганду против советского строя. Есть вещи, которые допускать нельзя: фашизм, натравливание одной нации на другую. «Если элиминировать попытки пропаганды против политики Советской власти, - говорит Сталин,- пропаганды фашизма и шовинизма, то писатель у нас пользуется самой широкой свободой, чем где бы то ни было».

«Во времена Сталина ещё возможно было уничтожить вражеское оружие – вражеское слово – молчанием». У Лукашенко такой возможности нет. Лукашенко просто необходимо, считает Мухин, искать бойцов пропагандистской войны, ему нельзя отмалчиваться, иначе его уничтожат те, на кого указал Баранов: тупая белорусская интеллигенция и молодёжь, развращённая российскими и западными СМИ. Ведь те, кто безудержно льстит, предадут первыми (вспомните хотя бы Лужкова). И поэтому, говорит Мухин, появление Лукашенко с сыном на красной дорожке вызвало его неприятие.