Газета "Слова и дела" №8-9 от 19.08.2014 - [37]

16 августа является первым днем важной операции на Юго-Западном фронте, где Вы состоите уполномоченным Ставки. И вот Вы опять забыли о своем долге перед Ставкой и не присылаете донесений.

Последний раз предупреждаю Вас, что в случае, если Вы хоть раз еще позволите себе забыть о своем долге перед Ставкой, Вы будете отстранены от должности начальника Генерального штаба и будете отозваны с фронта. И. Сталин» (Дело всей жизни. С.335).

А Рокоссовский вспоминал, что однажды был невольным свидетелем столь взаимно резкого разговора Сталина и Жукова, что счел нужным сделать замечание своему старому товарищу.

Ащин не понимает, что война это не игра в пинг-понг, где можно быть безукоризненно деликатным. На войне страсти порой накаляются до предела. Тот же деликатный Рокоссовский вспоминал, что однажды едва не пристрелил какого-то полковника за трусость и наглость.

И тут я должен сказать ещё вот что. Книги В. Карпова о Жукове вышли двадцать лет тому назад, автор уже умер, и вот только теперь Ащин отважился на критику. Что ж так долго ждал? Не офицерское это дело – стрелять в спину или топтаться на могиле, ты сойдись «лицом к лицу, как в битве следует бойцу». Могут сказать, что тогда невозможно было выступить с критикой столь высокопоставленного писателя, всем известного Героя Советского Союза. Да нет, господа, можно было, если поднатужиться… Позвольте привести хотя бы один вопиюще нескромный пример из собственной жизни.

В. Карпов был разведчиком и воевал достойно. Но по мере его литературного восхождения росло в печати число лично взятых им «языков»: 22… 36… 54… 67… И так дошли до 79. Наши отношения с ним начались с того, что я написал ему несколько писем с критическими соображениями о его повести «Полководец», посвященной генералу армии И.Е. Петрову. Она печаталась в 1983-1984 годах во многих номерах «Нового мира», где Карпов был главным редактором. Он не отвечал. Такое высокомерие в ответ на добрую бескорыстную помощь, разумеется, задело меня и я прекратил писать. Но когда дошло до издания повести отдельной книгой, Карпов позвонил мне, поблагодарил, сказал, что мои замечания ему полезны, он учёл их и спросил, есть ли у меня что ещё. Я ответил, что есть, и немало, но, уже понимая, с кем имею дело, я предложил поставить наши отношения на деловую почву: пусть Воениздат закажет мне внутреннюю рецензию на повесть, и я выскажу замечания по оставшейся части текста. Карпову это не понравилось, он не хотел предстать перед издательством в нежелательном для него виде.

14 ноября 84 года, как фронтовик, движимый понятным желанием, чтобы книга о достойном человеке вышла в достойном виде, я написал Карпову новое письмо:

«Уважаемый т. Карпов, Вы сказали, позвонив мне 5 ноября, что Ваша повесть уже набирается в Воениздате. Не трудно догадаться, что тут же миллионным тиражом она выскочит и в «Роман-газете».

Как фронтовик фронтовика, как однокашник по Литинституту, я Вам советую: не спешите, задержите выход. Повесть требует серьёзной доработки: она рыхла, многословна, изобилует ошибками, нелепостями, грубым искажением фактов. Вы часто с апломбом пишете о вещах, о которых мало понимаете. И ведь рано или поздно люди это поймут.

Вот Вы на мои слова, что «Петров не тянет на маршала», возмущенно заявили: «Это ваше личное мнение». Как раз Ваше мнение сугубо личное. Кроме Вас, никто никогда не говорил, что Петров это маршал, обойденный вниманием. И мое мнение это мнение авторитетнейших лиц и инстанций: Верховного Главнокомандующего, Ставки, ГКО, Политбюро, наркомата обороны, СНК – никто не поднимал вопроса о присвоении ген. Петрову звания маршала не только в годы войны, но и после, когда шести генералам армии присвоили маршала. И Петров вовсе не был обделен: войну он начал генерал-майором, командиром дивизии, а закончил генералом армии и командующим фронтом, Героем Советского Союза… Право же, не спешите, Вы же знаете, где нужна торопливость».

Карпов не внял моему совету, и повесть вышла космическим тиражом сразу после «Нового мира» в Воениздате и в «Советском писателе».

На обсуждении повести в Союзе писателей в апреле 1985 года я высказал некоторые критические суждения о ней, упомянув заодно и о том, что 79 лично взятых «языков» - липа, взятие «языка» это целая операция, в которой участвует несколько человек. Карпов тогда был уже и первым секретарём Союза писателей СССР, и депутатом Верховного Совета, и даже членом ЦК. И вот он подал на меня в суд. А у меня ничего, кроме медали «За отвагу». Представляете поединок? Чемпион по боксу в тяжелом весе и противник в весе «мухи». Да еще в «Московской правде» по этому поводу выступили против меня в защиту Карпова писатели Астафьев, Гофман, Михалков и Шкляревский – три Героя и один лауреат. Что делать? А Карпову мало было иска, он ещё и выступил против меня на партийной конференции.

Я искал примирения и 15 ноября 85 года написал ему новое письмо (всё это я печатаю сейчас впервые):

«Я был крайне удивлен, огорчен и даже не верил, когда мне вчера рассказали о Вашем, Вл-р Вас-ч, конференции. Будто бы Вы читали с трибуны мои письма, ни для кого, кроме Вас, не предназначенные; называли меня бесплодным завистником; уверяли, что я навязывался Вам в соавторы, и даже шили мне политическое дело на том основании, что я будто бы ставил Вам в образец гражданского и морального поведения Солженицына…