Газели - [5]

Где свет моих очей, не ведающих сна?

Сказала мне: «Рыдай!» Рыдаю день и ночь.

Где та, что может мне сочувствием помочь?

И тело и душа изранены тоской.

 Где та, что унесла безжалостно покой?

Стенающий Хосров издать не в силах крик.

Где силы взять, чтоб он твоих ушей достиг?

«Ночь кончается, но чашу вновь налей!..»

Ночь кончается, но чашу вновь налей!

Приглашает встретить утро соловей.

Счастлив тот, кто с пенной чашею в руке

Рядом с розой восседает в погребке.

Так налей весельем чашу по края!

Помни, жизнь короче трели соловья.

Пусть твердят, что я беспечен. Видит бог,

Тот беспечен, кто не ходит в погребок.

Благочестие святоши не по мне,

Чистоту и святость черпаю в вине.

Хоть не к чести захмелевшим в драку лезть,

Выдрать клок у мухтасиба в драке — честь.

Захмелевший — царь вселенной, шаханшах,

Я же раб вина веселья в погребках.

Много ль радости в безгрешности, Хосров?

Слаще радость отпущения грехов.

«Как могу я счастье встречи обрести…»

Как могу я счастье встречи обрести,

Если только воздух у меня в горсти?

Взволновали сердце волны черных кос,

И покой навеки их поток унес.

О аллах, пред ними я лежу в пыли,

Рад бы, но подняться не могу с земли.

Снова я мечтаю на исходе дня,

Чтоб закат окутал тьмою кос меня.

Осушая кубок, думаю о том,

Что меня споила призрачным вином.

О Хосров, разрушен твой дворец надежд.

Ухвати хотя бы край ее одежд!

«Зачем скрываешь лик?..»

Зачем скрываешь лик? Он виден все равно.

Ведь если был бы скрыт, все умерли б давно.

Я дервиш, я сношу презрение молвы.

Как рубища, любви не утаить, увы.

Не говори: «Зачем застыл в восторге он?»

 Твой лик увидев, кто же не будет восхищен?

Ты орды взоров шлешь, и силы не равны.

Семь поясов земных тобой разорены.

Твоих измен не счесть. Чтоб обрести покой,

Я сердцу говорю: изменчив нрав людской.

Пусть не дал никому бессмертия аллах,

Бессмертие даруй Хосрову хоть в стихах!

«Отчего уста смеются…»

Отчего уста смеются, если плача не слыхала?

Отчего взметнулись кудри, если сердце не вздыхало?

Тело ты изрешетила. Извлекать не стану стрелы.

Отчего пронзили душу, коль впивались жалом в тело?

Смолкло сердце то, что сердцу прежде вторило созвучно.

Отчего теперь чужие, если были неразлучны?

Ты моя свеча желанья, хоть тебя не видит око.

Отчего сожжен свечою, коль свеча моя далеко?

Я во сне ищу губами лик, подобный сновиденью.

Отчего же сны смешались, стали сумеречной тенью?

Я, увы, невольник сердца, но не в тягость мне оковы.

Отчего, как наважденье, ты находишь на Хосрова?

«Настала ночь, и та свеча…»

Настала ночь, и та свеча, из-за которой дни постылы,

Зажглась и каждый уголок в печальном сердце осветила.

И сонмы душ упали ниц, и при ее манящем свете

Взывают жалобно: «Подай!» — как толпы нищих у мечети.

Я плачу. Верно, потому, что должен року покориться.

Увы, я — нищий, а она — жестокосердая царица.

Ревную к зеркалу: оно в свои объятья заключает

Ту, в чьем сияющем лице само, как в зеркале, сияет.

Почтенный суфий, мой муршид, ей поклонился, как святыне,

И каждый волосок взывал из власяницы к той богине.

А я, перо макая в кровь, запечатлел стократно в слове

Тот образ дивной красоты, поющий издавна в Хосрове.

«Прошла!.. И вслед ушла душа…»

Прошла!.. И вслед ушла душа,

И я застыл, едва дыша,

Украдкой глядя, точно вор,

Что на чужой косится двор.

Хватился сердца — сердца нет.

Как обруч, покатилось вслед.

Вскричал: «О равная весне,

Скажи, вернешь ли сердце мне?»

Расхохоталась, и в устах

Сверкнули перлы. О аллах!

В ночи казалось мне — умру,

Коль не увижу поутру.

И все ж печаль была светла:

Ведь ты во сне ко мне пришла.

Я понял: в дни творенья рок

Мою любовь к тебе предрек.

Предрек тогда ж Хосрову он:

Тобою буду умерщвлен.

«Дождусь ли вновь тебя…»

Дождусь ли вновь тебя, о лунное сиянье?

Ушла, не подарив надежды на свиданье.

Унесшую покой, должно быть, не увижу

До Страшного суда. О Судный день, гряди же!

Повей, о ветерок, и мне с ее порога

Пылинку принеси! Утешь хотя б немного.

Взгляни, мой кипарис один иль кто-то с нею?

Слетай в ее цветник и возвратись быстрее!

Увы, подобно ей, и ты в далеком крае,

И ты меня забыл. Вернешься ли, не знаю.

Но знаю, что она не возвратится снова.

Осталось лишь взывать к всевышнему Хосрову.

«О любимая, вино у тебя всегда водилось…»

О любимая, вино у тебя всегда водилось.

Принеси из погребка, окажи такую милость!

Выпью только для того, чтоб взбодриться, не хмелея.

Все равно от черных кос неизбежно опьянею.

Я сгораю от любви. Подними со мною чашу!

Пеплом сердце моего я букет вина украшу.

Умоляя снизойти, унижаться я не стану.

Унижение ведет к надушенному кафтану.

Сердце выкрала мое колдовским коварством взгляда,

Но упрекам в колдовстве свет очей твоих преграда.

Угнетенного тобой хоть сегодня ты не мучай,

Счета пережитых мук берегись на всякий случай!

О любимая моя, на Хосрова не посетуй,

Коль отважится привлечь столь жестокую к ответу.

«Коль счастье близости с тобой…»

Коль счастье близости с тобой осуществил бы рок,

Могли бы стать мои стихи сокровищницей строк.

Вчера я думал: может быть, привидишься во сне,

Но от проснувшейся тоски, увы, не спалось мне.

Я о разлуке сел писать, но дрогнула рука.

Мне показалось, что скорблю не годы, а века.

О, сколько раз гасил свечу, чтоб слиться с темнотой,