Гавел - [90]
На следующий день пошел дождь, дышать стало легче, настроение у узника заметно улучшилось, и он принял решение отныне писать письма, находясь именно в таком расположении духа. Гавел сообщал, что начал свою очередную пьесу (на фаустовскую тему) и пока еще недоволен ею, хотя и добрался уже чуть ли не до середины. Это сообщение опять же следует рассматривать как некую шифровку, которую не поймут неосведомленные тюремщики. Ольга всегда знала о том, на какой стадии находится создание того или иного произведения. Эта вроде бы избыточная информация свидетельствует либо о том, что их привычная коммуникация после его ареста нарушилась, либо – что Вацлав беспокоился о судьбе рукописи и хотел, чтобы жена спрятала пьесу, либо – что все эти сведения предназначались кому-то другому. В этом письме есть также загадочное замечание о фразах, брошенных Гавелом при задержании и, как он пишет, «совершенно не соответствующих моей спокойной натуре». Полиция сочла их попыткой «произвести впечатление на некую девушку, которая их слышала», скорее всего – на Катержину, старшую дочь Анны[545].
Во втором письме, опубликованном в «Письмах Ольге» лишь частично, Гавел сравнивает ощущения, которые он испытывал во время всех трех своих арестов, и констатирует, что теперь подходит ко всему с большей покорностью судьбе – как к чему-то, «что рано или поздно должно было случиться». Ему кажется, что его нервозность последних дней объяснялась именно ожиданием этой минуты, и он надеется, что выйдет из тюрьмы «чуть более уравновешенным», а «вокруг меня тоже все несколько успокоится». Возможно, исчезнут и некоторые «так сказать, интимные причины», столь занимавшие его целых два года. Это практически признание того факта, что в их семье в последнее время не все было гладко[546].
Третье письмо свидетельствует о том, что даже перед маячившей перспективой провести несколько лет в заключении Гавел остался столь же дотошным, как всегда. Он инструктирует Ольгу, чтобы та по списку, им составленному, забрала одолженные кому-то книги, запаслась топливом на зиму и записала для него все интересные концерты и спектакли, которые посетит. Ближе к концу письмо обретает более личный характер. «Когда вернусь, я покажусь тебе несколько диковинным, а это неплохо после стольких лет совместного житья. Ну, а то, что ты покажешься диковинной мне, – так об этом и говорить нечего». Письмо свое Гавел подписал: «Пока, Ворчун!»[547]
В четвертом письме, датированном 8 июля, Гавел проигнорировал приближавшийся день рождения Ольги (11 июля), зато не забыл упомянуть, что она должна «передать отдельный привет… моей подруге» Андулке. Еще он замечает, что из-за тюремной цензуры вынужден писать разборчивым, «почти детским почерком», и говорит о своих ностальгических, сентиментальных чувствах, что и иллюстрирует соответствующим рисунком[548].
За то, что он забыл поздравить Ольгу с днем рождения, Гавел в пятом письме (от 21 июля) просит прощения и сулит ей подарок после своего освобождения. (В 1977 году он изготовил для Ольги в заключении бусы из хлеба; судя по всему, они ей не слишком понравились.) Гавел не скрывает радости от того, что именно сообщила ему Ольга, говоря, что она тем самым подтолкнула его вернуться к пьесе (Ольга написала, что есть группа людей, разыгрывающих его пьесы), но одновременно жалуется, что она не послала ему поцелуй – и он сам, мол, знает, почему. «Не знаю, почему!» – протестует Гавел.
В пятом письме Гавел передает привет отцу, который попал в больницу из-за заболевания дыхательных путей, выражая надежду, что тот уже полностью оправился и вернулся домой. К сожалению, надежда его не оправдалась. Пока он писал свое письмо, папочка внезапно умер. Иван, на которого легли хлопоты по организации похорон, так же, как они легли на плечи Вацлава, когда умерла их мать, а Иван был в Беркли, сказал по этому поводу: «Наверное, так суждено, что каждому из наших родителей готовит похороны только один из нас»[549]. Прокурор любезно разрешил, чтобы заключенный в гражданской одежде присутствовал на траурной церемонии. Сразу после ее окончания Гавела под конвоем отправили обратно. В шестом письме, написанном три дня спустя, он упоминает об этом печальном событии, которого долгие годы страшился и известие о котором принял с удивительным спокойствием. Сразу вслед за этим рассуждением следует длиннейший перечень вещей, которые следует прислать ему в тюрьму, а также список всяких хозяйственных дел. Он даже велел Ольге перепечатать список на машинке и вычеркивать пункт за пунктом по мере выполнения. Есть какая-то ирония в том, что в таком важнейшем деле, как продажа квартиры в Дейвицах и переезд в освободившуюся квартиру отца, он целиком полагается на Ольгу и Ивана. Письмо кончается двумя проявлениями нежности: «Ворчун, не забывай о квартплате!» и «Миндаль не присылай – после него хочется вина!»
