Гавел - [180]

Но Гавел стоял на своем, и был в этом не одинок. Ход событий, к сожалению, подтвердил его правоту. После того как боснийские сербы заняли «безопасную» зону в Сребренице, находившуюся под защитой частей ООН, истребив мужскую часть ее населения, и после кровавых обстрелов рынка в Сараеве терпение Соединенных Штатов истощилось. Они инициировали бомбардировку сербских складов вооружения и боеприпасов и других целей авиацией союзников и в конце концов заставили воюющие стороны сесть за стол переговоров в Дейтоне в штате Огайо и подписать там под строгим контролем Ричарда Холбрука соглашение о прекращении огня.

Пример бывшей Югославии хорошо высвечивает возможности и недостатки доктрины гуманитарной интервенции. Ее следует понимать в первую очередь как инструмент для прекращения кровопролития и принуждения враждующих сторон к поиску компромиссов за столом переговоров, а в случае выявления военных преступлений – и к наказанию виновных. Но это только тупое орудие, которое не слишком подходит для разрешения затяжных конфликтов, нередко длящихся столетиями. Если конечной целью подобного вмешательства является создание государства, оно часто не приносит результата, так как одна или несколько сторон конфликта считают миротворцев односторонне предвзятыми, а то и просто врагами, с которыми надо сражаться. Главной проблемой войны в Ираке был скорее всего именно этот неустранимый изъян, а не скрытый умысел или преступная небрежность.

Решительная поддержка Гавелом вмешательства в события на территории бывшей Югославии и в Косове, а позднее – в еще большей степени – открытое одобрение усилий по свержению Саддама Хусейна (но все же не способа, каким это было сделано) серьезно повредили идеализированному образу Гавела как «апостола ненасилия». Речь, конечно, шла не о самом Гавеле, а о его имидже: как для Махатмы Ганди или Нельсона Манделы в зрелый период его политической карьеры, так и для Гавела ненасилие было не только нравственным принципом, но и инструментом политической борьбы.

Взгляды Гавела на безопасность в целом опирались на аналогичные постулаты. Правда, непосредственно после революции он, подобно некоторым своим друзьям, и прежде всего министру иностранных дел Иржи Динстбиру, склонялся к универсалистской концепции коллективной безопасности. Согласно этой концепции, оба крупных военных альянса, организацию Варшавского договора и НАТО, следовало распустить, чтобы создать пространство для новой общеевропейской системы безопасности, основанной на принципах Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Доводы в пользу этой концепции не слишком отличались от идеи «общеевропейского дома», которую выдвинул Михаил Горбачев в ходе своего визита в Прагу в 1987 году. В январе 1990 года Гавел высказал мнение, что Чехословакия должна стать «частью Европы как дружественного сообщества независимых народов и демократических государств, Европы стабильной, не разделенной на блоки и пакты, которая не нуждается в защите сверхдержав, так как способна сама себя защитить, то есть выстроить свою собственную систему безопасности»[910]. Однако первые два года президентства убедили его в том, что симметричное отношение к обоим бывшим лагерям было неверным не только во времена холодной войны[911]: оно не могло быть верным и в обозримом будущем. Речь шла не только о Советском Союзе (формально все еще коммунистическом); особый геополитический взгляд на мир и его насущные проблемы сохранила и посткоммунистическая Россия, что проявилось во время первой войны в Персидском заливе или войны в бывшей Югославии. Мало того, Россия демонстрировала в лучшем случае некооперативный подход к решению проблем некоторых постсоветских территорий, будь то балтийские страны, Молдавия или Закавказье. Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе меж тем оказалась неэффективным инструментом коллективной безопасности в деле преодоления кризиса в бывшей Югославии, молдавском Приднестровье или Нагорном Карабахе. Варшавский договор не оставил по себе ни общей идеологии, ни единой воли, ни взаимного доверия и уже не мог быть ничем иным, кроме как пережитком истории – или потенциальным источником угроз в будущем. Ввиду этого оставалась только НАТО как единственная действенная организация, которая способна была предоставить реальные гарантии безопасности в быстро меняющемся мире. Ее изначальная, хотя и неофициальная цель в бессмертной формулировке первого генерального секретаря альянса лорда Исмея «не допускать Советский Союз в Европу, обеспечивать в ней американское присутствие и сдерживать немцев», первыми своими двумя третями как нельзя более отвечала чешским интересам. Что до Федеративной Республики Германии, то она за сорок лет существования НАТО доказала свою приверженность идеалам свободы и демократии и подтвердила свою роль одного из крупнейших «вкладчиков» в европейскую безопасность, поэтому ставилась уже не цель сдерживания объединенной Германии, но удержания ее в качестве активного партнера, ключевого для выполнения миссии НАТО. Вскоре по тому же руслу потекли и мысли коллег Гавела. Они нашли себе внимательных, пусть поначалу и осторожных слушателей в лице своих визави в Белом доме Буша – в Роберте Хатчингсе, курировавшем в Национальном совете по разведке Центральную и Восточную Европу, в Поле Вулфовице, заместителе министра обороны по политическим вопросам и его помощнике Ирв. Льюисе «Скутере» Либби, посетивших Прагу в составе первой делегации США для участия в политических консультациях по вопросам обороны и безопасности