Гавел - [171]

Чалфа: Послушайте, я же ясно выразился – общее государство, а не конфедерация. То, что в этом общем государстве будут какие-то элементы, мне совершенно все равно, об этом позаботится конституция. Конфедерация как тип государства нам не подходит. Мы это сказали. Согласны?

Питгарт: Пускай все это скажут.

Чарногурский: Нам представляется, что все в порядке, этот договор будет ратифицирован, и там будет много федеративных элементов, заключающихся в том, что решения федеративного государства будут распространяться непосредственно на граждан. Нам представляется, что каждый случай, например, вступление Чехословакии в Европейский союз… должен быть ратифицирован Словацким национальным советом. Это элемент конфедерации. Сразу вам говорю, что если мы на этом не сойдемся, значит, не сойдемся вовсе. Да, я согласен, что Чехословакия получит международную правовую субъектность, но мы хотим… чтобы было положение… что правительство хочет привести наши народы как равноправные субъекты в сообщество европейских народов… Иными словами, эту перспективу международной правовой субъектности мы не можем просто выбросить и от нее отказаться[880].

И этим своим словам Чарногурский остался верен. Я во время той встречи исполнял роль помощника повара, соавтора гавеловского проекта конституции, отставного психолога и стенографиста заявлений для печати. Четырежды за вечер я зачитывал текст совместного заявления, одобренного президентом, и четыре раза наблюдал, как он тонет в метафизической дискуссии о компетенциях федерации, следующих из договора между двумя государствообразующими народами, который, согласно федеральной конституции, не мог быть договором международным… Затем дискуссия вновь возвращалась к двум курицам, которым предстояло снести одно яйцо, которое до того должна была снести другая курица. И все по кругу, по кругу. Сливовица, правда, оказалась отличной.

Но даже если бы собравшиеся в Градечке сановники и смогли каким-то чудом прийти к согласию, это не имело бы решающего значения. Отсутствие двоих, за исключением Гавела, самых популярных политиков страны – Вацлава Клауса и Владимира Мечьяра – сразу бросалось в глаза. Любая договоренность не имела смысла без их поддержки, на которую – по разным, но взаимно дополнявшим друг друга причинам – рассчитывать не приходилось.

Гавел решил «ударить кулаком по столу» – нетипичный для него поступок! За две совершенно сумасшедшие недели в канцелярии президента возник проект конституционных изменений, которые не предполагали никаких конкретных решений проблем федерации, однако указывали выход из тупика. Наряду с прочими новшествами проект содержал пункт о принятии конституционного закона о референдуме, на котором обе части страны могли бы самостоятельно решить, хотят ли они продолжать и дальше жить в едином государстве, состоящем из двух равноправных автономных республик, или предпочитают этому создание двух независимых стран.

Гавел хорошо знал, что проект не имеет шансов быть принятым оказавшимся в тупике Федеральным собранием, и потому решил обратиться напрямую к гражданам. Он совершил символический жест: как и в дни Бархатной революции обнародовал свои предложения с того же балкона издательства «Мелантрих» на Вацлавской площади, с которого выступал тогда. Только теперь он формально обращался к Федеральному собранию, заседавшему в здании рядом с Национальным музеем. И граждане вновь собрались на площади и вновь поддержали президента.

Но силы бессильных, в чем Гавел опять получил возможность убедиться, в парламентской демократии оказалось недостаточно. Да, конечно, политики растерялись и несколько устыдились, когда услышали недвусмысленно выраженный призыв граждан прекратить чинить препоны и начать искать компромисс, который бы всех устроил. И первые пару дней они вели себя так, будто услышали этот призыв и намерены им руководствоваться. Однако позднее, когда воодушевление спало, предложения Гавела затерялись в лабиринте процедурных возражений, дополнений к проекту и голосований по комитетам. До общего голосования дело так и не дошло.

Кроме того, причина неудачи последней серьезной попытки Гавела сохранить единое государство заключалась и в асимметричной реакции на его предложения. В Словакии его призыв не получил массовой поддержки. Там вышла на демонстрацию пара сотен человек и даже (по словацкой инициативе) возникло движение по сохранению единого государства «Мост», но это было все. Чешские и словацкие политики легко сходились в одном: проблему надо решать не на улицах, а в парламенте. И, в принципе, президент не мог с этим не согласиться. Разве что указать, что проблема никак не решается.

Поскольку попытки президента провести свои идеи через парламент раз за разом заканчивались неудачей, в среде его советников созрела идея создать некий политический механизм поддержки Гавела – то есть что-то вроде президентской партии, которая бы продвигала его предложения и защищала их в законодательном процессе. В начале 1991 года я составил для президента и его ближайшего окружения некий внутренний документ[881]