Гавел - [167]
Расставание с Мечьяром и Княжко, имевшее значительные последствия, поскольку оба политика были в Словакии очень популярны, иллюстрирует не поддающуюся простому объяснению предрасположенность Гавела создавать себе непримиримых противников. Разумеется, политика – это одна из таких сфер человеческой деятельности, в которой куда легче обзавестись врагами, чем друзьями. Элемент соперничества проявляется здесь даже сильнее, чем в театре, где профессионалы всегда соперничают друг с другом, а борьба за власть пробуждает древнейшие из человеческих инстинктов, особенно среди самцов. И тем не менее из всех политиков Гавел, пожалуй, более других стремился всегда оставаться со своими противниками вежливым и доброжелательным и прислушиваться к чужому мнению. Невозможно было представить, чтобы он публично сказал что-то грубое о ком-то известном, да и за закрытыми дверями он делал это крайне редко. В тот раз это была просто невзначай брошенная, без тени осуждения, шутка.
Думаю, ключ к разгадке лежит в ожиданиях, какие Гавел невольно возбуждал в людях, с которыми он дружил или – в разные периоды своей жизни – сотрудничал; эти ожидания были напрямую связаны с магнетизмом его личности. Объяснялся ли он его невысокой, казавшейся хрупкой фигурой или чуть робкой манерой держаться, или ясно считывавшимся ощущением растерянности, какой-то неосведомленности, неуверенности, усталости либо отчаяния, я в точности не знаю, но у многих окружающих создавалось впечатление, будто Гавел всегда нуждается в помощи, вечно посылает миру сигнал SOS. Это заставляло людей спешить ему на помощь, утешать его, заботиться о нем. Сложно сказать, сознавал ли это сам Гавел, но временами казалось, что он и есть воплощение силы бессильных, человек, который может добиться чего угодно, демонстрируя свою полнейшую неспособность обойтись без посторонней помощи.
Этот феномен затягивал в свою орбиту практически любого, кто сталкивался с гавеловской беспомощностью. Чаще всего это были люди обыкновенного психического склада и с самыми обычными запросами, и после того, как Гавел пробуждал в них симпатию и преданность, зачастую прямо пропорциональные его мнимой беспомощности, они (столь же бессознательно) начинали ждать от него того же, и ждали до тех пор, пока не убеждались, что этого не будет – или, во всяком случае, отдача окажется куда меньше ожидаемой.
С одной стороны, это практически тривиальное рассуждение обо всех выдающихся людях: их уникальность неотрывна от того факта, что они ведут себя не так, как мы, обычные люди, и не руководствуются теми же, что и мы, правилами. Любой личный и эмоциональный контакт с ними по определению асимметричен.
Однако феномен Гавела сложнее: в отличие от множества исторических личностей он абсолютно не был склонен к самолюбованию или к нарциссическому упоению собой и своими потребностями. Он был наивнимательнейшим к нуждам других человеком, который всегда заботился об окружающих, всегда стеснялся подчеркивать собственную значимость и очень боялся кого-либо обеспокоить.
Но и совершенным Гавел не был. Если кто-то обращал его внимание на некую проблему, касавшуюся его окружения, он непременно старался помочь друзьям и никогда не отказывал им в просьбах. Однако он, вечно погруженный в раздумья, частенько запаздывал с реакцией на кризис, на обиду близкого человека и не замечал, что не оправдал чьих-то ожиданий. «Я по натуре не то чтобы эмпатик»[875], – признался он как-то.
Непроизвольно обидев Княжко, он скорее всего даже не понял, что личное честолюбие обманутого в своих ожиданиях словака оказалось неразрывно сплетено с национальным стереотипом о присущем чехам чувстве превосходства.
Опасность, грозившую федерации, Гавел прекрасно осознавал и изо всех сил пытался с ней справиться. Он изменил свой график, чтобы проводить в Словакии больше времени. Он хотел не просто иногда наезжать туда, а жить там каждый месяц по нескольку дней, чтобы исполнять свои президентские обязанности, принимать зарубежные делегации и местных политиков и встречаться и беседовать с как можно большим числом словаков. Результаты этого решения оказались неоднозначными. Встречи Гавела с рабочими во все более «ржавеющем» промышленном поясе Центральной Словакии нельзя было назвать успешными, а его стремление привлечь общественное внимание к отдельным социальным и правозащитным проблемам ромских поселений в Восточной Словакии местные жители отнюдь не приветствовали.
Тем не менее расширять президентское присутствие в Словакии и ее столице было необходимо. На территории Братиславского Града появился филиал Канцелярии президента под руководством бывшего диссидента Мирослава Кусого; этот филиал должен был представлять президента в его отсутствие и оказывать ему протокольную и логистическую поддержку в дни его пребывания в Словакии. О графике президента, о его контактах со словацким правительством и Словацким национальным советом и о сложном процессе налаживания отношений президента со словацкими средствами массовой информации там вместе с Кусым заботилась группка хорошеньких смышленых девушек.
