Гавайи: Миссионеры - [6]

Это заявление Эбнера показалось Торну настолько сокрушительным и так соответствовало учению Христа, что даже сам священник, только что посчитавший студента человеком убогим и непригодным для миссионерской деятельности – что было, конечно, справедливым решением – внезапно осознал, что у юноши имеются все же незаурядные способности.

– Кое-кто из администрации колледжа, – начал священник, умышленно избегая произносить вслух имя президента Дэя, – сообщил мне о том, что вы полны самомнения относительно своего благочестия и священных обязанностей.

– Это верно, – ни на секунду не задумавшись, признался Эбнер. – Я понимаю, что с этим мне следует бороться, но дело в том, что никто из моих братьев и сестер не является набожным настолько, как это следовало бы. Большинство молодых людей, которые учатся здесь, в Йеле, также не слишком благочестивы. Сравнивая себя с ними, я и стал несколько тщеславен. Я сказал себе: "Господь выбрал меня, а не других". Мне стыдно признаться в том, что этот мой недостаток заметен моим учителям и наставникам. Но я полагаю, сэр, что если вы спросите их обо мне ещё раз, они признаются в том, что говорили обо мне таком, каким они привыкли видеть меня в прошлом. Я снова и снова повторял себе: "Тот, кто затаил гордыню в сердце своем, неприятен Господу". А ведь имен но это и произошло со мной, и я осознал все случившееся.

На преподобного Торна произвело сильно впечатление признание юноши. Очевидно, в нем произошли большие пере мены, если уж он помнил о том вечере августа года. Одно упоминание о проповеди пробудило приятные воспоминания у священника. Он снова представил себе ту церковь и собравшихся в ней людей. Ведь вскоре после этого он с грустью сообщил своим друзьям в Бостон: "Вечер я провел в Мальборо, где обратился к прихожанам со своей проповедью. Меня сильно расстроило самодовольство и равнодушие этих сытых и обеспеченных фермеров. Я мог с таким же успехом проповедовать перед коровами и овцами, поскольку ни один из селян так и не понял, зачем нужны миссионеры, и в чем заключается их задача".

Но вот теперь выясняется, что среди этих равнодушных фермеров все же находился один юноша с болезненным цветом лица, которого настолько сразила речь Торна, что теперь он захотел предстать перед комиссией, чтобы просить направить себя в качестве миссионера в дальнюю страну. Это совпадение было чересчур значительным, как показалось преподобному Торну. И неожиданно он увидел в Эбнере не только тщедушного парнишку с сальными волосами, который, однако, думает о себе чуть ли не как о самом Боге. Торн понял, что Хейла послал ему сам Господь для решения одной очень деликатной проблемы, уже долгое время стоявшей в семье священника. Поэтому глава комиссии, качнувшись вперед, задал Эбнеру следующий вопрос:

– Мистер Хейл, а вы женаты?

– О нет, сэр! – ответил юноша с таким выражением лица, словно речь шла о чем-то весьма неприятном. – Я никогда не искал дружбы с…

– А вы понимаете, что Совет не может послать за границу неженатого миссионера?

– Я не знал об этом, сэр. Но я уже говорил вам о том, что сам выучился и готовить пищу и чинить одежду.

Однако преподобный Торн и не думал отступать:

– Возможно, вы знакомы с какой-нибудь преданной христианкой, которая также испытала обращение в веру, и которая при этом смогла бы…

– Нет, сэр, у меня нет знакомых девушек.

Преподобный Торн, почти незаметно для остальных, вздохнул с облегчением. Казалось, у него не осталось для юноши вопросов, но когда один из представителей Совета предложил Эбнеру подождать неделю для получения окончательного ответа, глава комиссии неожиданно заговорил снова:

– Понимаете, мистер Хейл, ваш случай особый, и нам может потребоваться более длительный срок, чем неделя, чтобы принять верное решение относительно вас. Прошу вас, запаситесь терпением.

Молодой человек вернулся в свою комнату озадаченным. Он удивлялся тому, какие странные вопросы задавал ему глава ко миссии. Особенно непонятным это стало Эбнеру после того, как счастливый Джон рассказал соседу о том, как легко прошло собеседование у него.

– Они спросили меня, насколько сильна моя вера, – как бы между прочим заметил Уиппл, – а потом велели жениться в течение недели, пока будет идти письмо о моем назначении.

– И на ком же ты собрался жениться?

– Разумеется, на своей кузине.

– Но ты же ни разу даже не беседовал с ней.

– Успею. А ты кого себе выбрал?

– Ну, со мной комиссия разговаривала совсем по-другому, – вздохнул Эбнер. – Я даже не понял, что они решили по моему поводу.

В этот момент в дверь постучали, и когда Джон открыл её, на пороге возникла высокая фигура преподобного Торна. Он, по всей видимости, волновался, поскольку сначала несколько раз сглотнул, а затем, наконец, выговорил:

– Надеюсь, вы извините нас, мистер Уиппл?

– Прошу вас, присаживайтесь, – запинаясь, выдавил обескураженный Эбнер.

– Я задержу вас всего на одну минуту, – заверил его сухопарый священник, а затем обратился к Хейлу с той прямотой, которой и был знаменит среди коллег:

– Я хочу уточнить кое-какие подробности для своего отчёта. Если я правильно понял, то, в том случае, если Совет утвердит вас в качестве миссионера на Гавайях, у вас не найдется женщины, которую вы смогли бы пригласить с собой.