Гавайи: Миссионеры - [150]

– Ты, проклятый, никчемный червь! Это ты убил её! Ты заставлял её трудиться, как рабыню, в этом жутком климате!

Одними словами Рафер не ограничился. Он бросился на Эбнера, ухватил его чуть ниже колен и повалил на могилу, принявшись отчаянно колотить священника по голове. Затем, поднявшись, он продолжал истязать миссионера, но теперь уже действовал ногами, и страшные удары тяжелыми ботинками приходились Эбнеру в голову, грудь и живот.

Очень скоро, не выдержав этой пытки, Эбнер лишился чувств, но это только ещё больше взбесило Хоксуорта, и он, схватив и приподняв священника с могилы, снова обрушил его на землю с огромной силой, крича при этом:

– Я должен был ещё тогда скормить тебя акулам! Ты грязный, грязный, грязный подлец и негодяй!

Неизвестно, сколько времени продолжалось бы это безобразие, но местные жители, услышав шум и крики, поспешили на помощь своему любимому миссионеру. Правда, когда они отбили его у капитана, то поначалу подумали, что священник уже умер. Очень бережно они отнесли его домой, где, не подумав, сразу же передали Эбнера детям. Увидев истерзанное и окровавленное тело отца, трое младших ребятишек принялись плакать, и только старший, Михей, встал на колени перед изуродованным телом отца и принялся аккуратно обмывать его лицо водой.

В последующие дни для доктора Уиппла стало вполне очевидно, что Эбнер перенес какую-то серьезную мозговую травму. Видимо, удары капитана Хоксуорта вызвали смещение кости, что, в свою очередь, повлияло на некоторые нервные окончания. В течение нескольких дней Эбнер пустым взглядом смотрел на своих сочувствующих товарищей, которые сообщили ему:

– Мы предупредили капитана Хоксуорта о том, что отныне путь в Лахайну ему заказан.

На это Эбнер среагировал весьма странно. Он только спросил:

– А кто такой Хоксуорт?

Однако Уиппл продолжал заботиться о своем товарище, и тот, в конце концов, оправился от болезни. В последующие годы жители Лахайны часто видели, как он, идя по улице, вдруг останавливался и начинал трясти головой, будто стараясь поставить мозги на место, после чего продолжал движение – странный, неуверенный в себе человек, который теперь постоянно ходил с тростью. Во время выздоровления Эбнера был один неприятный момент, когда священник вдруг осознал, что детей в доме нет. Он перепугался, подумав, что они потерялись и теперь живут где-то среди язычников Мауи. Он начал бушевать, потом жалобно расплакался, и только когда Аманда привела к нему всех четверых (а они в то время жили у неё в доме), Эбнер понемногу успокоился.

Однако и Уипплы, и Джандерсы были немало удивлены, узнав, что после выздоровления Эбнер не только настоял на том, чтобы ему оставили детей, но и сами отпрыски Хейла пожелали жить в миссии, за высокими стенами, предпочитая добровольное заключение свободному перемещению по городу. И вскоре Эбнер полностью восстановил свое домашнее хозяйство.

* * *

Затем в году в Лахайну приехал совершенно неожиданный гость, и спокойствие в городе на некоторое время было нарушено. Это произошло потому, что важным визитером был никто иной, как худой и высокий, внушительного вида священник конгрегационной церкви. Он был одет во все черное, а на голове его высилась касторовая шляпа, отчего слуга Господа выглядел, наверное, в два раза выше своего роста. Выйдя на пирс, он объявил:

– Я преподобный Элифалет Торн, член американского комитета по делам миссионеров. Я прибыл сюда из Бостона. Не могли бы вы подсказать мне, где можно найти преподобного Хейла?

Когда высокомерного пожилого мужчину, худощавого и чопорного, провели к миссионерскому дому, он сразу же понял, что здесь произошло. Правда, Торн пришел в ужас, когда узнал, что Эбнер решил оставить при себе всех четверых детей.

– Вы должны найти себе новую жену или вернуться к друзьям в Америку, логично предложил Торн.

– Моя работа заставляет меня оставаться здесь, – заупрямился Эбнер.

– Господь никогда не призывал своих слуг истязать себя, – возразил Торн. – Брат Эбнер, я сейчас как раз занимаюсь тем, что подготавливаю все необходимое для того, чтобы забрать ваших детей в Америку.

Вместо того чтобы начать спор против этого вполне разумного решения, Эбнер осторожно поинтересовался:

– Скажите, а сможет ли Михей поступить в Йель?

– Я сомневаюсь в том, что здесь он смог получить достаточную подготовку, – поморщился Торн. – Ему ведь пришлось жить вдалеке от книг.

– Услышав такие слова, Эбнер немедленно позвал своего сынишку с болезненным цветом лица и попросил его встать по стойке "смирно". Мальчик вытянулся в струнку перед важным гостем из Бостона. Командным голосом Эбнер приказал:

– Михей, я хочу, чтобы ты прочитал наизусть первую главу из книги Бытия сначала на иврите, потом по-гречески, затем на латыни и, наконец, на английском. А потом я попрошу тебя объяснить преподобному Торну семь или восемь абзацев, которые особенно сложны для перевода с одного языка на другой.

Сначала преподобный Торн хотел прекратить подобную демонстрацию способностей, как ненужную. Он мог и поверить Эбнеру на слово, что его мальчик действительно так хорошо развит. Но как только он услышал знакомые золотые слова, то устроился удобнее в кресле и с благоговением принялся вслушиваться в эти полные смысла строки. Высокомерный священник был потрясен острым чувством языка, которым владел этот мальчик. Он даже расстроился, когда цитаты кончились, поэтому спросил Михея: