Гавайи: Миссионеры - [151]

– А как этот отрывок звучит на гавайском?

– Я не умею говорить по-гавайски, – объяснил тот. Когда мальчик удалился в свою комнату, Торн обратился к Эбнеру:

– Мне хотелось бы познакомиться с гавайскими священниками.

– У нас таких нет.

– А кто же будет читать проповеди, когда вы уедете отсюда? – удивился Торн.

– Я никуда не собираюсь уезжать.

– Но как же будет потом существовать эта церковь?

– Гавайцам нельзя доверять такое ответственное дело, – настаивал Эбнер. – Наверное, вам уже кто-нибудь успел рас сказать о Кеоки и Ноелани?

– Да, – холодно заметил Элифалет Торн. – Сама Ноелани в Гонолулу. Сейчас у неё четверо прекрасных детей, воспитываемых в христианской вере.

Эбнер потряс головой, чтобы сфокусировать зрение, но некоторое время стоял в растерянности. Он никак не мог сообразить, откуда он знает Элифалета Торна. И вдруг он вспомнил все: как этот высокомерный и мрачный священник ходил от колледжа к колледжу и выбирал будущих миссионеров. Это было в далеком году.

– Вот что вам необходимо сделать, преподобный Торн, – взволнованно заговорил Эбнер. – Возвращайтесь в Йель и подберите там новых миссионеров. Нам здесь их потребуется не меньше дюжины.

– Но в наши намерения никогда не входило присылать на острова бесконечное количество белых людей, чтобы помогать туземцам управлять своими делами, – резко ответил Торн. Внезапно слово "управлять", произнесенное им, напомнило священнику о том, зачем он, собственно, и приехал на Гавайи. Однако эта тема была настолько щекотливой, что он не знал, с чего лучше начать.

Наконец, Торн прокашлялся и заговорил напрямую:

– Брат Эбнер, комитет в Бостоне очень недоволен двумя аспектами, касающимися гавайской миссии. Первое: вы установили здесь настоящую епархию, с центром в Гонолулу, контролирующим острова. Вы должны понимать, что это неприемлемо для нашей конгрегационной церкви. Второе: вы отказались воспитывать будущих священников из гавайцев, которые впоследствии смогли бы занять ваше место. Это серьезные ошибки, и я от имени комитета должен наказать тех, кто несет ответственность за допущенные промахи.

Эбнер холодно смотрел на своего инквизитора и думал: "Как он может судить меня относительно происходящего на Гавайях, если никогда не жил здесь? Конечно, он может порицать мои действия, но чем он подкрепит свое обвинение?"

Преподобный Торн уже столкнулся с чем-то подобным в Гонолулу. Сейчас он рассуждал так: "Он, наверное, сейчас осуждает меня за то, что я сужу о его работе, ничего не зная о местных условиях, но каждая ошибка начинается с каких-то особых обстоятельств".

Элифалет Торн чувствовал себя крайне неудобно, но, предупредив Эбнера, был рад вернуться к более приятной теме, и сказал:

– В Бостоне к Богу всегда относились с большой любовью, но мне очень бы хотелось, чтобы вы тоже узнали о переменах, произошедшие в нашей церкви за последние годы. Наши лидеры теперь больше говорят о любви Господа и меньше обращают внимания на горькую прямоту Кальвина. Мы живем в новом духовном мире, брат Эбнер, и нам, людям пожилым, не так-то просто приспосабливаться к переменам. Однако нет большего удовольствия, чем подчиниться воле Господа. Я просто уверен в том, что Господь хочет направить нас именно по этому пути.

Неожиданно вдохновленный священник замолчал, поскольку увидел, что Эбнер как-то уж очень странно смотрит на него. Сейчас Торн подумал: "Какой же он тяжелый, консервативный человек. Наверняка ему не понять тех изменений, которые происходят у нас в Бостоне".

Эбнер же размышлял совсем о другом: "Иеруша положила начало этим переменам, и даже ещё большим, в Лахайне семь лет назад. Она смогла обосновать любовь Господа без помощи теологов и профессоров из Бостона. Но почему этот высокий человек ведет себя так надменно?"

Единственное слово примирения от Торна могло бы сейчас заставить Эбнера разговориться, и тогда бы он подробно рассказал гостю, какие изменения произвела Иеруша в его теологии. Но Торн промолчал, потому что, обратив внимание на замкнутость Эбнера, расценил её по-своему: "Как же, я хорошо помню, когда проводил собеседование с этим типом в Йеле. Он и тогда уже был легко возбудимым и чрезмерно самоуверенным юношей. Почему нашей миссии вечно достаются такие вот неудачные экземпляры?"

Затем, все ещё продолжая раздумывать о фатальном невезении в отношении подбора миссионеров, что часто срывает самые благородные планы, он затронул весьма важную проблему. Продолжая беседовать с Эбнером, он окончательно убедился в своем подозрении, что в лице Эбнера Хейла церковь приобрела одного из тех ограниченных, упрямых людей, у которых полностью отсутствует возможность роста, и которые представляют собой настоящие преграды для практической религии.

– Брат Эбнер, – вздохнул Торн, – я приехал сюда, чтобы вместе с вами посвятить в духовный сан любых гавайцев, которые готовы стать священниками. Не могли бы вы пригласить сюда своих кандидатов?

– У меня их нет, – признался Хейл.

Торн, удовлетворенный хотя бы тем, что не ошибся, определяя характер Эбнера, не стал повышать голоса и сердиться.

– Я не совсем уверен, что правильно вас понял, брат Эбнер. Когда Кеоки предал церковь, разве вам не пришло в голову сразу же набрать человек восемь или десять надежных гавайцев, чтобы начать готовить их к дальнейшей службе в церкви?