Гавань разбитых ракушек - [41]

С одной стороны деревни раскинулись разделенные на квадраты рисовые поля. Недалеко от нее протекала маленькая речка, ее воды были солоноватыми из-за близости океана, в ней водилось много рыбы. Если рис служил в основном для пропитания деревенских семей, то главным источником дохода маракундцев служили арахисовые поля. Они находились в ведении мужчин племени, и вся прибыль от продажи орехов распределялась только ими. Все это Ольга успела узнать за короткое время от Нестора, он успевал рассказывать ей и о работе, и о деревне, словно хотел максимально подготовить ее к жизни в деревне без его помощи.

На обед они вновь поехали к Нестору домой. Жаркое из козлятины оказалось таким острым, что у нее перехватило дыхание. Она закашлялась, из глаз полились слезы.

— Перец здесь что надо, — довольно хмыкнул Нестор. — Обожаю острое.

Она кивнула. Запила водой из бутылки. С ума сойти. Неужели вся еда такая острая? Хотя вот вчерашняя курица была вполне ничего.

— Может, к беженцам поедем завтра? — предложил Нестор.

— А что?

— Да мне сегодня надо в Банжул смотаться, купить кое-что. Я ведь послезавтра уезжаю.

— Как послезавтра? — опешила Ольга. — А мне сказали — через неделю!

— Раньше так планировалось, потом переиграли. Да не бойся! Здесь все просто, как дважды два. Сама же видела — работа не из трудных, есть нюансы, но быстро разберешься. Самим лагерем занимается УВКБ[4], так что наше дело — только медобслуживание и санпросветработа. Красный Крест сосредоточил свои усилия в другом лагере, более крупном, вверх по реке, а здесь в основном вакцинацией занимаются. А мы — большей частью женщинами, для этого у тебя есть медработники. Кстати, здешний врач — дама с мозгами, держись ее, единственная светлая голова. Тебе остается осуществлять связь со штаб-квартирой, составлять отчеты по тратам денег и погонять иногда сотрудников, чтобы не только болтали, но и работали.

— Как-то все у тебя так легко получается.

— Так и есть! Так и есть, Ольга. Просто надо ко всему правильно относиться.

Она не ответила. Получается, послезавтра она уже останется здесь практически одна? Медсестры все живут не в этой деревне, а в соседних, ездят на работу на редких маршрутках или же просто одолевают расстояние в несколько километров пешком. С кем же ей общаться? Кто-нибудь в Маракунде говорит по-английски? Что она будет делать одна? Она так рвалась оказаться независимой, вдали от всех, что, кажется, переборщила с силой желания. Оно исполнилось с избытком. Сумеет ли она привыкнуть к одиночеству? Что дадут ей эти люди? Сможет ли она что-то дать им? Любое общение — это взаимодействие, это обмен в обе стороны. Ольга мало понимала, чем они с маракундцами могут оказаться друг для друга полезными. Оценивая себя вполне объективно, она знала, что возможности ее как работника и как друга весьма ограниченны. В какой-то момент захотелось выпалить: «Что я здесь делаю? Зачем? Хочу домой». Не выпалила, конечно, просто подумала.

— Я пока тебя в твой дом провожу, — предложил Нестор. — Если что — все медсестры на месте, машину я после обеда заберу, но здесь есть несколько ларьков, где можно купить самое необходимое на первое время. Насчет овощей, фруктов и мяса — это тебе все девочка, которая готовит, будет приносить, ей продадут в два раза дешевле, чем тебе, так что доверяй ей.

— Но все же будут знать, что она для меня покупает.

— Все равно тубаб[5] обязан платить больше, таков менталитет. Потом съездишь в Банжул, там нормальные супермаркеты, закупишь консервов и кофе на месяц вперед. Да и я тебе много чего оставлю, у меня же остается целый шкаф еды! Ах да, еще скоро приедет Лара, она живет здесь же, в Маракунде, и уже успела освоиться, так что будет тебе верной помощницей.

Лара не Лара, а, похоже, проблем с лишним весом у нее не будет. Доверия к местным ларькам и рынку у нее пока не было. Фасоль, рис, касава и ям[6] обещали стать ее лучшими друзьями.

Глава 12

Первую ночь в своем новом доме Ольга не могла уснуть. Она лежала с открытыми глазами и напряженно прислушивалась к каждому шороху, каждому писку, каждому скрипу. Ей все время чудились шаги вокруг дома. А потом она услышала ужасный, противный звук, словно старые ржавые качели раскачивались на ветру, скрипя изо всех сил. Потом оказалось, что это летучие мыши. Она привыкла к этому звуку, они не летали долго, обычно к полуночи их визг прекращался. Но в первую ночь этот звук просто парализовал ее. Ей показалось, что кто-то из живых тварей пытается проникнуть под москитную сетку, быть может, это была та же летучая мышь. Она закричала, нащупала фонарик под подушкой и включила свет. Шум прекратился. С тех пор Ольга всегда держала фонарик с собой. Вместе с мобильным телефоном на шее у нее всегда по вечерам болтался маленький осветительный прибор. Его она держала под подушкой. Света в ее доме не было, генератор был стар и маломощен, она старалась включать его как можно реже. Фонарик и масляная лампа стали ее самыми близкими ночными друзьями.

Для нее сняли дом с бетонными стенами и конусообразной крышей. Хотя стены и пол были из бетона, при постройке, в целях экономии, в него подмешали глину, что делало конструкцию весьма ненадежной в сезон дождей. Стены были окрашены в кирпично-красный цвет снаружи и белый внутри, как и большинство домов в деревне. Дом состоял из гостиной, душевой, помещения для кухни и спальни. Их разделяли тонкие стеночки. Вместо дверей в проходах висели куски разноцветных тканей в виде полога. В спальне над полом возвышалась кровать из бетона, выстроенная цельным куском на полу, на которую был накинут матрас из плотной губки. Над кроватью болталась москитная сетка, значение которой Ольга не могла недооценить, когда ночами слышала писк многочисленных комаров, жадно кружащихся вокруг сетки.