Гавань разбитых ракушек - [4]

Димыч почесал в затылке. Все той же коктейльной палочкой. Уже без оливки. Заметив Ольгин взгляд, палочку отложил в сторону.

— Есть у меня кое-какие соображения, но пока не уверен.

— Ну и что? Будешь мне тут секретную контору разыгрывать?

— Да я сам не уверен, Оль, ну зачем я буду говорить?

— Как хочешь.

Она пожала плечами и фыркнула:

— Я тебе тоже ничего не буду рассказывать. И вообще разговаривать не буду.

Она заказала второй бокал мартини. Аккуратно выловила оливку и отправила ее в рот. Постучала пальцами по барной стойке и стала демонстративно оглядываться по сторонам со скучающим видом. Потом обернулась на Димку. Тот улыбался.

— И что? Что ты улыбаешься, спрашивается?

— Тебе улыбаюсь. Не получится из тебя эсэсовец.

— Почему?

— Пытать не умеешь.

Она яростно завертела несчастный бокал в руке, рискуя сломать ножку.

— Ладно, ты же не уснешь. Расскажу. Мне кажется, нашу компашку посадили на крючок.

— Как это?

— Элементарно. Следят. Просматривают сообщения. Поэтому они задерживаются где-то, пока их просекут на внешнем сервере, а потом идут дальше.

— Чепуха какая-то. Кому может понадобиться замухрышная НПО, пекущаяся о здоровом поколении?

— Не такое уж замухрышное.

— Ну, положим, согласна. Не замухрышная. Но все равно — зачем? Какой интерес?

— Со временем узнаем. В любом случае — мое дело крайнее.

Ольга взглянула на часы. Семь. Можно идти. Доберется до дома около восьми, мать как раз уже будет на работе в своем любимом ресторане.

— Ладно, Холмс, пошли. Как бы нас с тобой тоже на крючок не посадили за слишком большое рвение к работе.

— Меня-то в этом не заподозришь, а вот некоторых…

— А я что? Пиарщица, одно слово! Чепуховина, а не должность. Поехали.

Дома горел свет во всех окнах. Это было удивительно. Отец обычно был занят по вечерам своим учебником по биологии, над которым он трудился уже второй год, и закрывался у себя в кабинете, а свет в других комнатах выключал — советская привычка экономии, никак не искореняемая, даже когда плата за свет перестала играть хоть сколько-нибудь значительную роль в их семейном бюджете.

Ольга открыла дверь своим ключом. Было тихо. Ольга заглянула в кабинет отца — его рабочего кейса не было на обычном месте. Странно, где он мог так задержаться? Дверь родительской спальни была чуть приоткрыта. Ольга осторожно заглянула. На полу перед тумбой с выдвижными полками сидела мама, в костюме, с уложенными волосами, готовая идти на работу. Почти готовая. Почти, потому что с матерью происходило что-то странное. Она что-то прижимала к груди и раскачивалась, как зомби, уставившись опухшими глазами в пустоту.

Ольга шаркнула за дверью. Мать, явно сильно испугавшись, вздрогнула и быстрым движением сунула какую-то бумажку в выдвижной ящик.

— Мама?

Ольга открыла дверь и остановилась.

— Оля, ты? Почему ты входишь без стука? Неужели трудно постучать? Выйди!

Голос ее звучал неожиданно резко и даже грубо. Ольга опешила, побледнела. Развернулась, едва сдерживаясь. Мать спохватилась:

— Прости. Просто напугала. Я думала, Гоша. Он что-то задержался.

Она встала, поправила юбку и прическу.

— Ну, не дуйся. Что так поздно? — делано-бодрым голосом спросила она.

Оля повернулась и внимательно посмотрела на нее, выдержала паузу, наблюдая за изменениями в ее лице. Тревога так и не исчезла, хоть мама и старалась улыбнуться.

— Зашла с Димкой в кафе, надо было кое-что обсудить. А ты что? Не идешь на работу?

Глупый вопрос, потому что мать явно была готова к выходу.

— Иду. Но тоже задержалась. Готовила кое-какие сметы.

— Дома?

— Да, хотела в тишине все проверить.

— Мама, ты что, плакала?

— Я? Да нет, просто искала кое-что и от пыли расчихалась. Ну, мне пора. Убегаю!

Она поцеловала дочь и выпорхнула за дверь. Моложавая, подтянутая, ухоженная женщина, она всегда вызывала восхищение окружающих. При этом деловая и успешная дама, кормилица семьи, хотя и всеми силами возвышающая роль мужа. Георгий Панов, заведующий кафедрой биофака в университете, когда-то служил как материальной, так статусной опорой семьи. Со временем материальная сторона стала существенно проигрывать, уступая место лидирующим позициям супруги. Она вырвалась из безнадеги потерявшего работу рядового экономиста Института международных исследований в менеджеры одного из известных в городе ресторанов. Но при этом позиция авторитета неизменно оставалась за отцом, причем во многом благодаря именно усилиям жены.

Ольга проводила мать, запихнула в рот кусок запеченной рыбы, встретила отца, поболтала с ним о разной ерунде и уселась перед телевизором, не замечая, о чем вещают с экрана, погрузившись в собственные мысли. Зачем мама задержалась? Почему она плакала? Пыль — дурацкий предлог. Она плакала. И плакала по какой-то конкретной причине. Она всегда очень ответственно относилась к времени, старалась никогда не опаздывать на работу и уж тем более никогда не брала никаких отчетов и смет на дом. Обычно мама уходила в ресторан в обеденное время, потом приходила домой и к вечеру, когда наступал час пик для ужинов и вечерней программы, убегала вновь и уже оставалась там допоздна. Сегодня она явно ушла позже обычного. В чем же дело? После десяти вечера Ольга вновь заглянула к отцу. Тот задремал в кресле, склонив седую голову над книгой. Очки едва держались на носу, указательный палец лежал между страницами книги, в другой руке был зажат карандаш. Отец любил делать пометки по ходу чтения. Ольга улыбнулась: папа казался каким-то по-детски трогательным и добрым. У женщин этой семьи было предостаточно смекалистости и ума, но вот отцовской доброты и милой наивности недоставало.