Гаугразский пленник - [13]

Давно ушел Каралар-ван — он нигде не задерживался надолго, дорожа славой редкого и желанного гостя. Покинули подворок музыканты и танцовщицы, разошлись гости из соседних селений, да и местные потихоньку разбредались по своим жилищам; время от времени кто-то спотыкался о циновку, опрокидывая, а то и разбивая в черепки пустую миску или кувшин. В воздухе стоял вечерний стрекот сверчков и кузнечиков.

Но некоторые остались: темные, а потому большей частью неузнаваемые фигуры в лунном полумраке. Мильям заметила, как невысокий щуплый юноша — Арваз? — подошел со спины к Адигюль и обнял ее за плечи. Сестра предостерегающе подняла палец: молчи!.. слушай… сейчас!..

Навострила уши, вытянула вперед черепашью шею старая Захраб-ани.

Всплакнул ребенок, наверное, Абсалар, — и тут же умолк с хлебной соской, а может, и с материнской грудью во рту.

Мильям прислушивалась настолько пристально, что ночь казалась ей наполненной целой лавиной шумов, звонов, шепотов, шелестов… Нет, еще неслышно. Но уже скоро… как только они въедут на перевал Кену на вершине Изыр-Буза… так всегда бывает, и нельзя пропустить…

Вот.

Звук раздался так отчетливо, словно это здесь, сразу за плетеной изгородью, простучали копыта двух коней, унося Сургена и отца на древнюю вечную войну Гау-Граза.

— А мне не очень понравилось, — сказала Ахсаб. — Я не люблю про битву. Я люблю про Тизрит-вана и прекрасную Галибу. И про волшебницу Мейну.

— Я тоже люблю про Мейну, — вздохнула Мильям. — Но это же только на свадьбах…

Солнце уже припекало, будто в самом разгаре лета, и девочки перебрались в тень. На ярко-синем небе нестерпимо сверкала снежная вершина Ала-Вана, а остальные горы уже сдались, сбросили белые накидки. Мильям подумала и последовала их примеру — а что, жарко же! Да и кто увидит здесь их с Ахсаб?… Все заняты повседневной работой теплого времени года. Ей самой сегодня надо еще сбить масло, испечь лепешки, обобрать зеленых гусениц с виноградных листьев…

— А у вас скоро и будет свадьба, — сообщила Ахсаб.

— У нас?

Жалко, что вырвалось: мгновением позже Мильям сообразила, что Ахсаб имеет в виду Избека — до его возвращения остался месяц с небольшим. Но еще неизвестно, из какого селения он возьмет себе жену, а ведь основные празднества проходят в невестином доме.

И потом… но отец ничего не говорил об Избеке. А сказал бы.

— Ваша Адигюль выходит замуж. Ты не знала? А моя мать уже готовит жениховы дары.

— Твоя мать?!

Ахсаб снисходительно рассмеялась:

— У них давным-давно договорено. Еще до того, как мой брат Мухатбек ушел на посвящение оружием. Он вот-вот вернется и сразу пошлет дары. — Она мечтательно вздохнула. — Ты б видела, Мильям, какие там покрывала…

— А…

— Ты про Арваза? Да ну его, просто твоя сестра решила повеселиться перед свадьбой. Адигюль обещалась Мухатбеку. На проводах она подала ему воду из источника Тайи, вместо меня, представляешь?! А это значит — на жизнь и на смерть.

— На смерть… — неслышно повторила Мильям.

Последние слова Ахсаб почему-то поразили ее гораздо больше, чем новость о скором замужестве Адигюль. О воинах не говорят — смерть. Умирают женщины, старики, маленькие дети… и еще трусливые глобалы — они, как известно, зубами цепляются за свои смердящие шкуры. Воины Гау-Граза уходят к Могучему, который ждет их на пиру и рад каждому гостю. Но почему же так больно — когда уходят?!.

Она почти не помнила Харсуна, чье тело привезли в селение прошлым летом. Совсем не знала Айдабека — впрочем, его еще никто не видел убитым. Но Сурген…

Лучше не думать.

— Это только так говорится — на смерть, — пояснила Ахсаб. — Ну, заклинание. А Мухатбек точно вернется. Твоя сестра его держит, понимаешь?

Ее лицо вдруг стало загадочным — почти как вчера утром, когда они подрались из-за бабочки. Мильям сама пришла мириться: Ахсаб же не виновата, что родилась первой дочерью в семье. Само собой, она гордится своим тайным знанием. Так устроен мир, и устроен он справедливо… Справедливо!..

Это она, Мильям, словно неточная линия в чеканке, портит правильность и гармонию мира. Ну почему ей так хочется знать то, чего не позволено от рождения? Почему она все время думает об извечных, предопределенных вещах так, будто их возможно изменить?! И даже будто она… могла бы…

— Как держит?

Прикусила язык. Но Ахсаб сегодня не была настроена задаваться, свято храня древние тайны. Наоборот, ей самой не терпелось поделиться, похвастаться, рассказать:

— За шнурок. Из его и своих волос, с нитью из черной овцы и, кажется, еще с какой-то травой… я знаю, только забыла. Главное, конечно, чтобы он пролежал ночь в новолуние под Сокольим камнем и чтобы обязательно дождь, ну и заклинание… А потом разрезают напополам. И он точно вернется… тот, у кого половинка.

— Правда? А если глобалы его…

Ахсаб пожала плечами:

— Можно, конечно, еще попросить Матерь Могучего, чтоб оберегала… но за шнурок вернее.

Мильям прикусила губу. Над вершиной Ала-Вана мохнатая туча, похожая на овечью шкуру, закрыла солнце, и оно выпустило между завитками небесной шерсти сноп ярких горячих стрел.

Значит, любой воин может остаться в живых, не уйти на пир Могучего, не пропасть без вести, не вернуться домой трупом в заскорузлом камуфляже. Если только этого захочет девушка, которая…