Гарвардская площадь - [56]
Остальные явно озадачились, недоумевающе переглянулись.
– Какая его нынче муха укусила? – поинтересовалась Екатерина.
Зейнаб, знавшая его лучше остальных, ответила без затей:
– Он вечно фордыбачит, когда людям хорошо.
Вернулся он через десять минут. Не сказал ни слова. Направился прямиком в темную спальню, снова захлопнул дверь. Мы обменялись ошарашенными взглядами. Зейнаб заметила, что и раньше видала его расстроенным, но настолько – никогда.
Оставшаяся часть вечера тянулась мучительно долго. Мы пытались делать веселую мину, но мысли постоянно обращались к человеку, который заперся в спальне. Ни у кого, даже у меня, не хватало духу пойти и взглянуть на него. Чтобы убить время, мы навели порядок, все убрали, вымыли посуду, упаковали остатки – всем предложили взять еды домой. Мусор я сам вынесу – мысли уже обратились к мусорному баку на площадке черной лестницы. Мне показалось, что Линда и Екатерина, успевшие, кстати, задружиться, теперь подспудно состязаются: кто кого пересидит. Часть моей души мечтала, чтобы они сами с этим разобрались, в другой роилась мысль: хорошо бы обе придумали себе развлечение получше.
Калаж появился только после того, как большинство гостей разошлись. Кто-то уронил на ковер клубничину с торта, а потом раздавил. Пятно не оттиралось. Екатерина сказала: это Граф. Старинный персидский ковер мне одолжил знакомый, потому что гостиная у меня была больше, чем у него. Но рано или поздно он попросит его обратно, причем в первозданном виде.
Калаж сказал, что ковер отчистит. Он умеет выводить пятна. Но я к этому времени уже отскреб клубничину острым ножом и налил на ковер пятновыводителя.
– Надо было ему бензином в морду плеснуть. И ей тоже.
– Что случилось? – поинтересовались мы.
– Что случилось? Что случилось? Вы, что ли, ничего не слышали?
Никто из нас не слышал ни звука.
– Я их избил. Вот что случилось. Теперь вы знаете.
– В каком смысле избил? – переспросил я, не в силах поверить в очевидное.
– Они залезли ко мне в машину. Вдвоем. И никались там.
– Что? – ахнула Екатерина.
– Ну она-то женщина, ее я просто отшлепал. А он мужчина. Ему я дал в морду.
На самом Калаже не было ни царапины.
– А теперь они где?
– Сбежали, оба.
Я посмотрел на него.
– Я ей позвоню, уточню, как она, – вызвалась Екатерина.
– Только попробуй.
Екатерина без промедления сняла трубку и набрала номер подруги.
Та не ответила.
– Знаю я, чем она занята.
– Чем? – спросил я.
– Да я вам уже сказал. Никаются.
– Нельзя же людей бить.
– Нужно было измочалить ее в мясо.
Он снял с вешалки свою армейскую куртку, повернулся к Екатерине и сказал, что отвезет ее домой.
– Я здесь останусь, – отказалась она. – Или пешком дойду. Пока не знаю, посмотрим. А ты поезжай домой.
На это он пробормотал свое обычное «Bonne soirée» и поспешно вышел.
Мы втроем сидели на диване, ошеломленные, застывшие. А когда события этого вечера улеглись у меня в голове, я принял решение никогда больше не иметь с Калажем ничего общего. Хватит, точка.
– Нашей дружбе конец, – объявил я.
– Чтоб я еще с ним хоть раз заговорила, – добавила Екатерина.
Но со своего места на диване никто из нас не двинулся. Возможно, нам хотелось притворяться, что мы ошеломлены сильнее, чем на самом деле. Возможно, мы пытались сберечь это ошеломление, потому что все неплохо понимали, к чему клонятся события вечера, но при этом ни один из нас не потрудился их подтолкнуть или вмешаться по ходу. Я погасил свет, в темноте сходил за большой бутылкой водки и налил нам всем по щедрой порции в три пластиковых стаканчика. Это наше заклятие – неважно какое – нужно было сдобрить спиртным. Я знал, что начну с Линдиного плеча. Хотелось, чтобы Екатерина поцеловала ее в другое плечо.
Утром зазвонил дверной звонок.
Леони. Увидев ее на лестничной площадке, я с трудом поверил своим глазам. Огромный синяк на скуле, красные пятна по всему лицу.
– Это еще ничего, – выговорила она, заметив, как я ошарашен. – Голову потрогай.
Она схватила меня за руку, поднесла к волосам. По всему черепу – шишки и вздутия.
– Волосы мне повыдергивал. И одежду порвал.
Она сказала, что, кроме меня, ей обратиться не к кому. Хозяйка, мама Остина, предложила сообщить в полицию. Леони ответила, что сперва должна повидаться со мной. Почему? – не понял я. Потому что все сложно – был ответ.
Она присела у меня на кухоньке, я поставил чайник.
Первым делом: ей больно? – спросил я. И как там Граф?
– Он тоже хочет заявить в полицию. Калаж сломал ему два зуба, а кроме того, Граф страшно зол на меня. Говорит, я должна была его предупредить о наших с Калажем отношениях. Я ответила, что мы уже довольно давно расстались.
– Я и не знал. Вы с ним так ворковали в Уолден-Понд.
– К тому времени все уже давно кончилось. Мы стали друзьями.
Меня это удивило.
– И что ты собираешься делать? – осведомился я, будто адвокат, который заводит досье на нового клиента. Теперь впору достать деловой блокнот, вставить между расспросами несколько кивков и закурить здоровенную пенковую трубку. – Если ты пойдешь в полицию и подашь жалобу, его депортируют, – сказал я наконец. – Депортируют и если попросишь охранный ордер.
