Гарсиа Маркес - [40]

Однажды Маркес пришёл к главному редактору с опубликованным очерком о чудом спасшемся моряке и предложил написать нечто вроде документальной повести. Гильермо Кано, как всякий газетчик любивший свежие, эксклюзивные новости, не сразу, но согласился, и лишь потому, что верил в талант и нюх Габриеля на сенсации. Три недели спустя «Эль Эспектадор» начал публиковать «Рассказ не утонувшего в море», серию очерков, написанных как бы от первого лица — Луиса Алехандро Веласко.

Умирая от голода и жажды, он провёл в море десять дней. Диктатор Пинилья сделал из этого целую пиар-кампанию себе: мол, вот какие у нас моряки! Но Маркесу удалось уговорить моряка рассказать правду. Дело оказалось в том, что на военном корабле по приказу генерала — близкого друга диктатора Пинильи перевозился контрабандный груз: холодильники, стиральные машины, электроплиты. Разыгрался шторм, экипаж смыло волной, сумел спастись только Алехандро Веласко…

После публикации «Рассказа», поднявшего тираж «Эль Эспектадор» чуть ли не вдвое, отношение правительства к газете резко ухудшилось. Моряк Веласко был уволен из военно-морского флота. Раздражение у властей вызвал и автор «Рассказа не утонувшего в море», которого они без труда вычислили.

Через много лет, в 1970-м, очерки были переработаны Маркесом и вышли в Барселоне отдельной книгой. Если обратиться к ним сейчас, то на первый взгляд они покажутся написанными для журнала о путешествиях и приключениях. Первый очерк цикла — «О моих товарищах, погибших в море» — начинается весьма обыденно, с констатации факта:

«22 февраля нам объявили, что мы возвращаемся в Колумбию. Мы уже восемь месяцев торчали в порту Мобил, в штате Алабама, где ремонтировалось электронное оборудование и обновлялось вооружение нашего эсминца „Кальдас“… Мы занимались тем, чем обычно занимаются на суше моряки: ходили с девушками в кино, собирались в портовом кабачке „Джо Палука“, пили виски и устраивали потасовки…» Всё понятно, привычно. Даже более чем. Но всё же с первых же абзацев, когда исподволь зарождается необъяснимое пока предощущение беды, нет-нет да и промелькнёт «будущий Маркес».

«…Я не хочу сказать, что уже с того момента предчувствовал катастрофу. Но если честно, то я впервые так сильно тревожился перед выходом в море. <…> Не стыжусь признаться, что после фильма „Мятеж на ‘Кайне’“ мною овладело чувство, похожее на страх. Лёжа на верхней койке, я думал о родных…»

В открытом море единственной реальной, как покажется герою, связью с действительностью становятся его водонепроницаемые часы, которые не подводят, идут исправно. И тут Маркесом выводится на первый план то, что русский литературовед и философ Михаил Бахтин, размышляя о литературе Средневековья, называл «субъективной игрой со временем» и что станет впоследствии для самого Маркеса, для других латиноамериканских писателей, в особенности Кортасара, одной из важнейших тем творчества. Время субъективно — оно идёт не по заведённому испокон века порядку, а в зависимости от сознания, эмоционального состояния героя. Десять минут длятся три часа для «не утонувшего», мучающегося от голода и жажды в ожидании, что ему придут на помощь. Он сбивается со счёта дням, не учтя того, что катастрофа случилась в феврале, в котором всего двадцать восемь дней. Однажды он вообще обнаруживает, что время «повернулось вокруг своей оси» — и этим как бы открывает путь чудесам, которым суждено твориться со временем в произведениях Маркеса.

И ещё задержимся на «Рассказе не утонувшего в море», чтобы отметить непреложный для большого писателя дар перевоплощения. В этом — искусстве перевоплощения — он схож с актёром. «Мадам Бовари — это я», — уверял Флобер. Александр Дюма-отец, когда писал «Три мушкетёра», на весь дом кричал: «Один за всех и все за одного!» Работая над «Холстомером», Лев Толстой, по воспоминаниям, чем-то стал походить на лошадь.

Таков дар Маркеса, ставший очевидным с молодости. «Рассказ не утонувшего…» написан настолько достоверно, что кажется, будто реальный моряк с эсминца «Кальдас» по имени Луис Алехандро Веласко — персонаж выдуманный, а в действительности сам Маркес с матросами был смыт за борт эсминца и провёл десять дней в открытом море без еды и воды. Чуть ли не с первых фраз возникает эффект присутствия. Чудится, что не Луис Алехандро Веласко, а ты переговариваешься с товарищами, один из которых, инженер Луис Ренхифо, уверяет, что в любой шторм с кораблём ничего не случится, потому что «это же зверь, а не корабль!». Ты чувствуешь, как свистопляска начинается. Ты ложишься, крепко привязавшись, чтобы не смыло волной, между холодильниками, стиральными машинами и плитами, хорошо укреплёнными на корме, и чувствуешь, как корабль начинает накреняться, ложиться на левый борт. И слышишь приказ: «Всем, кто на палубе, надеть спасательные пояса!..» Неожиданно тебя выбрасывает за борт, тонут матросы у тебя на глазах, а ты каким-то чудом умудряешься оказаться на спасательном плоту, но долго ещё кажется, что слышишь крики о помощи последнего утопающего товарища… Ночью небо усеяли мириады звёзд… Тебя мучит жажда… Тебя начинают посещать акулы и призраки товарищей, а также страхи перед каннибалами… Ты руками ловишь молоденькую чайку, принявшую тебя за мертвеца, пытаешься выдернуть перья, но белая кожица под ними оказывается настолько нежной, что окровавленные перья выдираются вместе с мясом. Вид чёрного месива, налипшего тебе на пальцы, вызывает у тебя омерзение.