Гарри-бес и его подопечные - [17]

Короче, все позабыли любовники: и день, и ночь, и луну.

И предавались страсти и нежности с утра и до утра. До полного изнеможения. И дни у них летели, как сумасшедшие. Будто не дни это, а коротенькие минутки. А страсть все не утихала. Напротив, становилась все сильней и безнадежней.

То есть в определенном смысле то был любовный огнь и угар. И конечно же, все в золотом дыму и блеске бриллиантов.

Но Грушенька была девушкой рассудительной, поняла, не кончится это добром. Пора на свет выбираться, не то погорим мы здесь вместе с суженым.

И когда Егор уснул, отрезала косу и стала из волос своих шелковых сеть плести. Всю ночь проработала, а утром шепчет Егору: «Как злодей-искуситель из тебя выйдет, ты на него сеть набрось. Может, удастся, убежим от него».

А злодей-искуситель все, конечно же, слышал, улыбается… «Все это было, было… Ну до чего же род человеческий однообразен. Сбежать захотели? Сеточек каких-то понавязали дурацких… э-э-э, святая простота! Да разве такое возможно?».

Однако из Егора выбрался, на диван лег и ножки под себя подогнул — бегите, красавцы, коли желание есть.

Накинул Егор сеть на злодея, Грушеньку подхватил и к выходу. Выбрались из провалища и вход завалили большим серым камнем.

— Все, — говорит Егор, — пусть отдыхает бродяга…

— А мы куда?

— Вперед, — отвечает Егор, — счастье искать.

И пошли они куда глаза глядят. Долго шли. По долинам да по взгорьям, по-над пропастью, по самому по краю, да лесом дремучим, пока не наткнулись на селение у озера Сенеж. Глянулось им место. Просторно, чисто, родник из-под земли бьет.

— Здесь будем жить, — говорит Егор. — Пора делом заняться, хозяйством обзавестись. Строиться вон на том холме станем.

И принялись они за работу.

Егор камни ворочает под фундамент да лес валит для избы. Грушенька огород развела. Трудятся в поте лица.

«Вот оно счастье, — думает Егор, — и смысл, между прочим…».

«Хороший мне мужик попался, — думает Грушенька, — работящий».

Не заметили, как лето прошло.

Егор дом поставил. Ладный пятистенок с печью и высоким крыльцом. Грушенька урожай собрала. Варенья да соленья, наливочки сладкие да яблочки моченые к зиме припасает.

Егор говорит: «Байну буду строить. Без байны — что за жизнь. Уныние тела и смятение духа. А радости никакой».

Еще хотел Егор пруд в саду выкопать, да мостик через него перекинуть, да беседку для сударушки своей смастерить, плющом увитую, да уж ладно, думает, к зиме не поспеть. Для начала и так сгодится.

А уж Грушенька дом убрала-отмыла, дорожки на полу выстелила, на окнах занавески оранжевые и абажур над столом. Стол покрыт белой скатертью, на нем разносолы да десерты разные… Пора новоселье справлять.

Истопил Егор байну, заварил трав душистых и давай суженую свою по бокам веником охаживать да отваром травяным поливать.

«Ну есть ли, — думал Егор — блаженнее минуты!».

Сели они рядышком. Попили, поели, и тогда Егор говорит: «Желаю тебя взамужество за себя!»

И Грушенька сделалась согласна…

Вышли на крылечко… Целуются. А над ними полночь глухая, белые луни да частые звезды…

Свадьбу решили сыграть по весне.

Егор говорит: «Надо зиму перекантоваться. Зима — время суровое».

Стали жить.

Вокруг пустыня, круговерть да холод лютый, а в доме покой и согласие.

Грушенька улыбнется, у Егора душа расправится парусом белым и летит, Бог весть куда, за горизонт в синие выси…

Днем по хозяйству кое-как управляются, а ночью кидаются в объятья друг друга, словно в первый раз, словно сроку им отпущено до рассвета.

Так и жили, не ведая времени…

Будто они одни на земле.

* * *

Раз пошел Егор в лес за дровами. Наломал целую кучу. Сел на дерево отдохнуть. Покуривает, мысли разные по хозяйству прикидывает. Что да как. Лошадью бы надо обзавестись… так ведь ей сена сколько… Опять же, где косить? Поле все — камень на камне. Ну и прочие фантазии. Вдруг чувствует, не один он. Голову повернул — господин странный сидит с боку, ножками по снегу елозит.

— Что? — спрашивает Егор.

— Ничего, — улыбается господин. — Гулял тут по околице. Места у вас дивные… Дай, думаю, загляну, проведаю. Аль, не узнал? Чай не чужие…

— Иди ты… — разозлился Егор, — родственничек. — Дрова на спину взвалил и пошел не оглядываясь. — Тьфу, пропасть!

— Да я ж просто так, — слышалось вслед, — без всяких поползновений… чисто по-человечески.

«Вот же, — думает Егор, — морда фанфаронья! Где таких франкенштейнов выращивают? Пегий, лысый, ручонки какие-то… судорожные».

В избу заходит мрачнее тучи.

Грушенька к нему: что с тобой? Молчит Егор. Долго молчал. Потом:

— Пироги, — говорит, — горят.

— Что?

— Пироги горят! Вечно у тебя все подгорает!

И начались с того дня у них разногласия.

Егор ни с того ни с сего начинает вскидываться и кипеть.

То чай теплый, то рубаху найти не может.

У Грушеньки свое грозное оружие: возьмет и замолчит на целую неделю. У Егора к концу недели руки трястись начинают и по телу разливается яростный протест. Чтобы в себя прийти, дрова рубит. Исколошматит все, что есть в наличии, кое-как в себя приходит.

Грушеньку увидит — она молчит — он снова в протест. Всем существом своим, со всей вдохновенной яростью.

«Ну, — думает, — Аграфена, я те сделаю».