Гармонист - [16]

Милитина, между тем, немного освоилась на сцене и стала поглядывать в зал. Она скользила взглядом по рядам, густо наполненным возбужденными шахтерами, и как будто кого-то искала. Никон заметил это и насторожился. Ему захотелось, чтобы девушка увидала его. Он вытянулся вперед, поднял голову вверх, незаметно для себя начал мигать Милитине. Но она не узнавала его, не видела со своего места там, далеко на сцене.

Так она и не встретилась взглядом с Никоном. Тут открылось собрание, раздались первые слова докладчика, — Милитина повернулась к трибуне и стала внимательно слушать.

Стал вместе с другими слушать и Никон.

Сначала то, что говорил докладчик, не заинтересовало его. Показалось ему, что все это уже давно приелось всем и слышно на каждом шагу: знакомые и ставшие обыденными слова — ударничество, соцсоревнование, бригады, прорыв, план, — не затрагивали, не волновали. Никон поглядел на своих соседей и ему показалось, что и они слушают докладчика невнимательно. Казалось ему, что докладчик сам по себе, а вот все эти люди, которые собрались в зале и рокочут и никак не могут успокоиться, тоже сами по себе. Лукавая радость зашевелилась у него в сердце. Какое-то удовлетворение пришло к нему от этой уверенности, что не он один глух и равнодушен к тому, о чем говорит докладчик. Удовлетворение, неожиданно злое и трусливое, на минуту согрело Никона. Он выпрямился, подняв голову, и смело оглянулся. Но в это время какие-то слова докладчика метнулись в толпу и рассыпались по ней неожиданным взрывом рукоплесканий. Парень вздрогнул и взглянул на толпу уже иначе. Лица окружающих переменились, на них засветилось острое внимание, глаза устремились пристальнее и настороженней к трибуне, к докладчику. Что-то взволновало шахтеров, дошло до них, всколыхнуло. Никон недоумевал: для него все еще не было ничего необычного, нового и волнующего в докладе. Ведь все это, казалось ему, он слышал десятки раз!

Сбитый с толку и недоумевающий, он начал внимательнее вслушиваться и всматриваться во все окружающее.

С трибуны он услыхал более отчетливо и более определенно, нежели раньше:

— ...Многие среди нас имеются, которые рассуждают, что, мол, меня производство не касается, я, мол, отработал свои часы, и больше от меня требовать нельзя. А того, что каждый должен за производство болеть, как за кровное свое дело, такого у них нет. И происходит оттого ухудшение в работе, появляется прорыв и страдает государство!.. А чье это государство? — наше, рабочее! Мы в нем руководители, нами оно держится, наш интерес и интерес всего рабочего класса во всем мире защищает!.. Не на капиталиста, не на эксплоататора работаем, а на самих себя! И будем худо работать, не будем болеть за производство, сами же первые от этого вред на себе почувствуем!..

— Верно! — крикнул кто-то впереди. И крик этот подхватили другие:

— Верно!.. Правильно!..

— ...И, значит, — продолжал докладчик, — которые срывают производство и нечестно относятся к работе, бьют по нас с вами, товарищи, по нашему общему интересу!..

— Правильно!..

— ...Значит, если, к примеру, пятеро работают хорошо, а шестой возле них копается ни шатко, ни валко, лишь бы часы отбыть, то можно ли такого полным товарищем считать, с настоящей сознательностью?

— Нет!.. Какой он полный товарищ!..

— Трепач он, вот кто!..

Никон вздрогнул. В зале стало жарко. По рядам вспыхнуло оживление. Лица раскраснелись. И показалось Никону, что многие смотрят на него укоризненно и насмешливо. И он с замиранием стал ждать, что вот-вот назовут его имя, громко скажут: «Глядите, вот сидит здесь один из таких!». Он исподлобья, с опаской огляделся. Никто не замечал его. Только Покойник, так же, как и он трусливо оглянувшийся в это мгновение, встретился с ним взглядом, и в его заблестевших по-необычному глазах Никон заметил острую усмешку.

— ...Вот, поэтому-то, — высоко зазвеневшим и окрепшим от напряженного сочувствия в зале голосом уверенно закончил докладчик, — поэтому-то, товарищи, давайте докажем, что среди нас нет лодырей и срывателей плана, примем условия соцсоревнования, которые ставят нам товарищи с Владимировского рудника!.. Затем слово дается товарищу Востреньких, гостю!

В зале дружно похлопали в ладоши и стали внимательно следить за тем, как Востреньких боком пробирался к затянутой красным кумачом трибуне.

Никон, сам не зная почему, вздохнул.

24

Самое неожиданное, что пришлось пережить Никону на этом собрании, было выступление Баева.

Востреньких говорил недолго. Он только сообщил условия соцсоревнования и передал уверенность владимировцев в том, что это соцсоревнование пройдет успешно. За ним на трибуну поднялся Зонов. И Зонов своим выступлением не удивил Никона. Но когда на эстраду с веселой ухмылкой полез гармонист и, молодцевато тряхнув головой, вышел к самой рампе, Никон даже подался вперед. Баев держался на сцене уверенно и просто. Он увидел с высоты эстрады кого-то знакомого в зале и кивнул головой, он кому-то даже чуть-чуть подмигнул и в ответ на чей-то веселый приветственный возглас широко улыбнулся.

Говорил он немного. Но пока говорил, в зале раскатывался дружный хохот. Казалось, что он сыплет прибаутки и пустяковины, над которыми весело и беззаботно потешались в зале, но это не было зубоскальством и пустяками, — балагуря и потешаясь, он зло и впопад бил по нерадивым и прогульщикам.