Гарики предпоследние. Штрихи к портрету - [14]

Шрифт
Интервал

*
Еще несет нас по волнам,
еще сполна живем на свете,
но в паруса тугие нам
уже вчерашний дует ветер.
*
Не назло грядущим бедам,
не вкушая благодать,
а ебутся бабка с дедом,
чтобы внуков нагадать.
*
Дотла сгоревшее полено,
со мной бутыль распив под вечер,
гуняво шамкало, что тлена
по сути нет и дух наш вечен.
*
Меня спроси или Его —
у нас один ответ:
старенье — сумерки всего,
что составляло свет.
*
Уже немалые года
мой хер со мной
отменно дружен,
торча во младости всегда,
а ныне — только если нужен.
*
Я дряхлостью нисколько не смущен,
и в частом алкогольном кураже
я бегаю за девками еще,
но только очень медленно уже.
*
Вчера с утра
кофейной гущей
увлекся я, ловя узор,
и углядел в судьбе грядущей
на склоне лет мужской позор.
*
К любым неприятностям
холодно стоек,
я силы души
берегу про запас;
на старости лет
огорчаться не стоит:
ведь самое худшее
ждет еще нас.
*
Порой жалеть я стал себя:
уже ничей не соблазнитель,
нить жизни вяло теребя,
ловлю конец не свой, а нити.
*
Вонзается во сне
мне в сердце спица
и дико разверзается беда;
покой, писал поэт,
нам только снится;
увы, теперь и снится не всегда.
*
Стынет буквами речка былого,
что по веку неслась оголтело,
и теперь меня хвалят за слово,
как недавно ругали за дело.
*
Для счастья надо очень мало,
и рад рубашке старичок,
если добавлено крахмала,
чтобы стоял воротничок.
*
Ближе к ночи пью горький нектар
под неспешные мысли о том,
как изрядно сегодня я стар,
но моложе, чем буду потом.
*
Мне забавна картина итога
на исходе пути моего:
и вполне я могу еще много,
и уже не хочу ничего.
*
Мы видные люди в округе,
в любой приглашают нас дом,
но молоды наши подруги
все с большим и большим трудом.
*
Я вкушаю отдых благодатный,
бросил я все хлопоты пустые:
возраст у меня еще закатный,
а в умишке — сумерки густые.
*
Принять последнее решение
мешают мне родные лица,
и к Богу я без приглашения
пока стесняюсь появиться.
*
Старюсь я приемлемо вполне,
разве только горестная штука:
квелое уныние ко мне
стало приходить уже без стука.
*
Судьбе не так уж мы покорны,
и ждет удача всех охочих;
в любви все возрасты проворны,
а пожилые — прытче прочих.
*
Молодое забыв мельтешение,
очень тихо живу и умеренно,
но у дряхлости есть утешение:
я уже не умру преждевременно.
*
Создался
облик новых поколений,
и я на них смотрю,
глуша тревогу;
когда меж них родится
ихний гений,
меня уже не будет, слава Богу.
*
Приблизившись
к естественному краю,
теряешь наплевательскую спесь,
и я уже спокойно примеряю
себя к существованию не здесь.
*
Слава Творцу,
мне такое не снилось,
жил я разболтанно, шало и косо,
все, что могло, у меня износилось,
но безупречно и после износа.
*
Я огорчен печальной малостью,
что ближе к сумеркам видна:
ум не приходит к нам со старостью,
она приходит к нам одна.
*
Любое знает поколение,
как душу старца может мучить
неутолимое стремление
девицу юную увнучить.
*
Нет сил на юное порхание,
и привкус горечи острей,
но есть весеннее дыхание
в расцвете дряхлости моей.
*
Еще мы хватки в острых спорах,
еще горит азарт на лицах,
еще изрядно сух наш порох,
но вся беда — в пороховницах.
*
Состарясь, мы уже другие,
но пыл ничуть не оскудел,
и наши помыслы благие
теперь куда грешнее дел.
*
Смешно грустить о старости, друзья,
в душе не затухает Божья искра;
склероз, конечно, вылечить нельзя,
но мы о нем забудем очень быстро.
*
Все толкования меняются
у снов периода старения,
и снится пухлая красавица —
к изжоге и от несварения.
*
К очкам привыкла переносица,
во рту протезы, как родные,
а после пьянки печень просится
уйти в поля на выходные.
*
В последней, стариковской ипостаси
печаль самолюбиво я таю:
на шухере, на стреме, на атасе —
и то уже теперь не постою.
*
Растаяла, меня преобразив,
цепочка улетевших лет и зим,
не сильно был я в юности красив,
по старости я стал неотразим.
*
Я курю, выпиваю и ем,
я и старый — такой же, как был,
и практически нету проблем
даже с этим — но с чем, я забыл.
*
Вот женщина шлет зеркалу вопрос,
вот зеркало печальный шлет ответ,
но женщина упрямо пудрит нос
и красит увядание в расцвет.
*
Памяти моей истерлась лента,
вся она — то в дырах, то в повторах,
а в разгаре важного момента —
мрак и зга, хрипение и шорох.
*
Наплывает на жизнь мою лед.
Он по праву и вовремя он.
Веет холод. И дни напролет
у меня не звонит телефон.
*
Знает каждый,
кто до старости дорос,
как похожа наша дряхлость
на влюбленность,
потому что это вовсе не склероз,
а слепая и глухая просветленность.
*
Мое уже зимнее сердце —
грядущее мы ведь не знаем —
вполне еще может согреться
чужим зеленеющим маем.
*
И в годы старости плачевной
томит нас жажда связи тесной —
забытой близости душевной,
былой слиянности телесной.
*
Уже в наших шутках и пении —
как эхо грядущей нелепости —
шуршат и колышутся тенями
знамена сдающейся крепости.
*
Что старику надрывно снится,
едва ночной сгустился мрак?
На ветках мается жар-птица,
шепча: ну где же ты, дурак?
*
С того и грустны стариканы,
когда им налиты стаканы,
что муза ихнего разврата
ушла куда-то без возврата.
*
…Но вынужден жить,
потому что обязан
я всем, кто со мною
душевно завязан.
*
Как пенится музыка
в юных солистах!
Как дивна игра их
на скрипках волнистых!
А мы уже в зале, в толпе старичков,
ушла музыкальность
из наших смычков.
*
Ощущая свою соприродность
с чередой уходящего множества,
прихожу постепенно в негодность

Еще от автора Игорь Миронович Губерман
Искусство стареть

Новая книга бесподобных гариков и самоироничной прозы знаменитого остроумца и мудреца Игоря Губермана!«Сегодня утром я, как всегда, потерял очки, а пока искал их – начисто забыл, зачем они мне срочно понадобились. И я тогда решил о старости подробно написать, поскольку это хоть и мерзкое, но дьявольски интересное состояние...»С иронией и юмором, с неизменной «фирменной» интонацией Губерман дает советы, как жить, когда приходит она – старость. Причем советы эти хороши не только для «ровесников» автора, которым вроде бы посвящена книга, но и для молодежи.


Путеводитель по стране сионских мудрецов

Известный автор «гариков» Игорь Губерман и художник Александр Окунь уже давно работают в творческом тандеме. Теперь из-под их пера вышла совершенно необыкновенная книга – описать Израиль так, как описывают его эти авторы, прежде не удавалось, пожалуй, никому. Чем-то их труд неуловимо напоминает «Всемирную историю в изложении "Сатирикона"», только всемирность здесь сведена к конкретной точке в плане географии и конкретному народу в плане антропологии. История, аврамическне религии, экономика, легенды, байки, анекдоты, война, искусство – все перемешано здесь во взрывной микс.


Камерные гарики. Прогулки вокруг барака

«Гарики» – четверостишия о жизни и о людях, придуманные однажды поэтом, писателем и просто интересным человеком Игорем Губерманом. Они долго ходили по стране, передаваемые из уст в уста, почти как народное творчество, пока не превратились в книги… В эту вошли – циклы «Камерные гарики», «Московский дневник» и «Сибирский дневник».Также здесь вы найдете «Прогулки вокруг барака» – разрозненные записки о жизни в советском заключении.


Иерусалимские дневники

В эту книгу Игоря Губермана вошли его шестой и седьмой «Иерусалимские дневники» и еще немного стихов из будущей новой книги – девятого дневника.Писатель рассказывает о главных событиях недавних лет – своих концертах («у меня не шоу-бизнес, а Бернард Шоу-бизнес»), ушедших друзьях, о том, как чуть не стал богатым человеком, о любимой «тещиньке» Лидии Либединской и внезапно напавшей болезни… И ничто не может отучить писателя от шуток.


Дар легкомыслия печальный…

Обновленное переиздание блестящих, искрометных «Иерусалимских дневников» Игоря Губермана дополнено новыми гариками, написанными специально для этой книги. Иудейская жилка видна Губерману даже в древних римлянах, а уж про русских и говорить не приходится: катаясь на российской карусели,/ наевшись русской мудрости плодов,/ евреи столь изрядно обрусели,/ что всюду видят происки жидов.


Штрихи к портрету

В романе, открывающем эту книгу, автор знаменитых «физиологическим оптимизмом» четверостиший предстает наделенным острым социальным зрением. «Штрихи к портрету» главного героя романа оказываются и выразительными штрихами к портрету целой исторической эпохи.


Рекомендуем почитать
Киевская сказка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Майка и Тасик

«…Хорошее утро начинается с тишины.Пусть поскрипывают сугробы под ногами прохожих. Пусть шелестят вымороженные, покрытые инеем коричневые листья дуба под окном, упрямо не желая покидать насиженных веток. Пусть булькает батарея у стены – кто-то из домовиков, несомненно обитающих в системе отопления старого дома, полощет там свое барахлишко: буль-буль-буль. И через минуту снова: буль-буль…БАБАХ! За стеной в коридоре что-то шарахнулось, обвалилось, покатилось. Тасик подпрыгнул на кровати…».


Мысли сердца

Восприятия и размышления жизни, о любви к красоте с поэтической философией и миниатюрами, а также басни, смешарики и изящные рисунки.


Дорога в облаках

Из чего состоит жизнь молодой девушки, решившей стать стюардессой? Из взлетов и посадок, встреч и расставаний, из калейдоскопа городов и стран, мелькающих за окном иллюминатора.


Холм грез. Белые люди (сборник)

В сборник произведений признанного мастера ужаса Артура Мейчена (1863–1947) вошли роман «Холм грез» и повесть «Белые люди». В романе «Холм грез» юный герой, чью реальность разрывают образы несуществующих миров, откликается на волшебство древнего Уэльса и сжигает себя в том тайном саду, где «каждая роза есть пламя и возврата из которого нет». Поэтичная повесть «Белые люди», пожалуй, одна из самых красивых, виртуозно выстроенных вещей Мейчена, рассказывает о запретном колдовстве и обычаях зловещего ведьминского культа.Артур Мейчен в представлении не нуждается, достаточно будет привести два отзыва на включенные в сборник произведения:В своей рецензии на роман «Холм грёз» лорд Альфред Дуглас писал: «В красоте этой книги есть что-то греховное.


Новая дивная жизнь (Амазонка)

Перевернувшийся в августе 1991 года социальный уклад российской жизни, казалось многим молодым людям, отменяет и бытовавшие прежде нормы человеческих отношений, сами законы существования человека в социуме. Разом изменились представления о том, что такое свобода, честь, достоинство, любовь. Новой абсолютной ценностью жизни сделались деньги. Героине романа «Новая дивная жизнь» (название – аллюзия на известный роман Олдоса Хаксли «О новый дивный мир!»), издававшегося прежде под названием «Амазонка», досталось пройти через многие обольщения наставшего времени, выпало в полной мере испытать на себе все его заблуждения.